Морозная зимняя улица, натоптанная тропинка во дворах, даже наезженная местами, иду медленно и вдумчиво – под обманным снежком может скрываться лёд после оттепели. А вот и он! На снегу, куда ступить удобно, три капли крови. Как будто ягоды раздавили. Наступила и сразу окрик мужичка, который искоса наблюдал за мной, а теперь поспешил навстречу:
– Кровь заговорённая, девица, смотри, куда идёшь!
Я и оглянулась назад, ведь уже пару шагов сделала дальше по тропинке – а капель нет уже… Свист кулака учуяла в последний момент! Увернулась и присела, выдав мужичку подножку. Он такой удивлённый улёгся в сугроб – мама, дорогая, душегуб сам ко мне в руки пожаловал!
Недаром староста, когда работу рассказывал, говорил, что девки пропадали на меня похожие и языком цыкал, да смотрел жалостливо.
– А ты чего не упала?
– А ты чего упал? Не наступила я, мимо твоя кровь пролетела.– таки заговорила я с ним и выдала себя сразу.
– Ведьма!
– Да, Ведьма. А тебе девки зачем? – я взяла капельку крови щепочкой вместе со снегом и поднесла к его щеке – шипит, тает, меняется.
– Не ласковые они.
– А ты сам-то ласковый? Где девки? Я пока просто спрашиваю, а вон парни бегут, они и спрашивать не будут, прибьют и разбираться потом некому. – последняя третья капля растаяла на его лице и он начал меняться – упрямство сменилось покорностью.
– Я покажу, только помилуй! – мужичок заелозил на снегу под своим же колдовством покорностью и унижением.
– Пошли! – скомандовала я, дав отмашку парням.
Староста их научил только помочь, поддержать – я просила не мешать мне и они послушались сразу, хотя могли и зашибить насмерть душегуба.
Изба на отшибе была не топлена. Покосившаяся дверь открывалась со скрипом давно неухоженных петель. Душегуба я пропустила вперёд, сама поснимала его паутинки мелких пакостей от чужаков – сама такие же развешиваю, когда ночевать в незнакомом месте остаюсь.
– За нами не ходить. – буркнула я парням, и те послушно остались на морозной улице.
Покорный и помолодевший мужичок, скорее парень даже, прошёл в избу, сел на лавку в большой комнате.
– Повторю, где девки? – я осторожно осматривалась, замечая запустение и замызганность избы.
– В запечной. – махнул он рукой и обмяк, как будто силы закончились.
В запечную я заглянула и тут же выскочила на улицу к парням.
– Зовите старосту и жену его, пусть одеяла прихватят и холодную баню в ближайшем доме затопят, но в дом не заходят! – дышалось мне с трудом, через раз, но потом отпустило.
Перед глазами стояла картинка из девичьих голых тел валяющихся на топчане как поломанные куклы – без души, без дыхания, без признаков жизни. Синие руки и ноги – целые, но местами обмороженные, косы расплелись, одежды, как и не было – у одной ленты в волосах держались чудом и у другой платок на голове – видимо подарки, не их ещё вещи.
Проморгалась, умылась снегом, пошла внутрь уже более решительно – вонь вонью, а девки не виноваты, что попались. Или виноваты?
– Так что тебе девки то сделали, душегуб? – спросила я его строго, вытаскивая самую верхнюю и заворачивая её в драное одеяло.
– Грубили. Хамили мне у колодца. Обзывали по-всякому. Улыбаться мне не хотели. Я ведь справный жених – дом, поле, скотина! – он посмотрел в окно на упавший сарай через двор у калитки.