Читать Постсоветская молодёжь. Предварительные итоги

Шрифт

Интервал

Совместный проект издательского дома «Новое литературное обозрение» и Фонда имени Фридриха Эберта в России

Редактор серии А. Куманьков

На обложке: Зрители во время тренировочных полетов сборной команды СССР по высшему пилотажу перед чемпионатом Европы во Франции.

* * *

1. Предисловие. Смысл и значение социологических исследований молодежи в постсоветское время

Предлагаемая читателю книга представляет собой анализ материалов ряда социологических исследований молодежи, проведенных сотрудниками Левада-Центра начиная с 1989 года. Она содержит обобщение полученных к середине 2000-х годов результатов и подводит итог работам по этой тематике, проведенным позднее, главным образом в 2018–2020 годах[1].

Проблематика молодежи (в рамках основных проектов нашего центра) всегда рассматривалась в контексте идущих социальных изменений и осмысливающих их концепций. По существу, мы описываем очередные фазы процесса изменений коллективных представлений (их рекомбинации), захватывающих два постсоветских «поколения» молодежи – родившихся в середине или в конце 1980-х годов и в середине или конце 1990-х годов. Социализация первых совпала со временем распада СССР, с самым тяжелым периодом институциональных трансформаций, падением уровня и качества жизни, социальной дезориентированностью основной массы населения, аномией, быстрой утратой перестроечных иллюзий; социализация второго поколения приходится на годы установления авторитарного режима, бурного роста потребления, идеологического консерватизма и конфронтации с Западом, появления протестного движения 2010–2013 годов и аннексии Крыма.

Крах коммунистической системы, кризис которой обозначился уже в середине 1980-х годов, поставил перед социальными учеными множество теоретических вопросов о природе и причинах кризиса тоталитарного режима и его последствиях. Ответов на эти вопросы не было не столько потому, что не хватало необходимой эмпирической информации для понимания устойчивости системы, ресурсов ее легитимности и потенциала воспроизводства (то есть необходимых социальных, экономических и культурологических исследований), сколько, наоборот, из-за отсутствия концептуальных наработок и ограниченности ценностных оснований, что сдерживало возможности эмпирических исследований, загоняя последние в рамки социологической банальности и поверхностного описания.

В позднесоветское время усилия по восстановлению социологии как научной дисциплины после ее запрещения в 1920-х годах натолкнулись на сопротивление партийных консерваторов, настаивающих на том, что социологии как самостоятельной науки в рамках марксистского обществоведения не может быть, что функции теории общества и государства выполняют разработки на основе «исторического материализма». Социологии отводилась частная роль эмпирического подтверждения правильности партийного курса и средства «оптимизации эффективности» государственного управления. Советская социология находилась в придушенном состоянии, не будучи способной освободиться от идеологических и организационных последствий разгрома в 1972 году Института конкретных социальных исследований АН СССР, чисток исследовательских кадров, общего ужесточения политического контроля, наступившего после Пражской весны и рабочих волнений в Польше, и преследований инакомыслящих. Никаких открытых теоретических обсуждений вопросов устойчивости режима и возможных последствий его краха не могло быть. И главным образом их не было потому, что не было тех, кто мог бы ставить такие вопросы. Сервильность и научная стерильность оставшихся и вновь набранных после чисток 1972–1973 годов «социологов» ИКСИ АН СССР – ведущего академического института социологии – надолго, на десятилетия, определили серость, эклектику, зависимость от властей российской социологии, ее функцию обслуживания бюрократии.