Несмотря на предновогодние суровые, декабрьские морозы, которые ежегодно сопряжены здесь с ураганными ветрами, в хате было тепло и уютно. Мерно потрескивали дрова в свежесложенной печи. Запахи были разнообразны, но так гармонично сплетены, что создавали ту неповторимую, светлую атмосферу деревенского дома, которая согревает душу и имеет только свой исконно русский колорит. Пахло свежеприготовленным борщом, гречневой кашей, топленным маслом и ещё, дурманящим с детства, ароматом медовой сдобы.
Он подошел сзади, когда, после нехитрого обеда, она в огромном, алюминиевом тазу перемывала посуду. Нежно обняв жену и, прикоснувшись губами к, так всегда сводившим его с ума, завиткам на её шее, немного взволнованно прошептал:
– Тонюшка, хочешь ещё ребятёнка? Давай Милочке подарим братика… ну… или сестрёнку.
Она повернула к нему своё прекрасное, светящееся счастьем, лицо. На нем играла улыбка, обнажающая идеально-ровные, жемчужные зубы. Её щёки застенчиво зарумянились, но чарующие, зелёные глаза озорно и влажно блеснули.
– Колька, проказник, пусти. Мамка увидит… совестно – притворно вырываясь, проговорила она, и отмахнулась от мужа белоснежной косынкой. Косынка только что слетела с головы девушки, распустив её роскошные, каштановые волосы.
Мужчина, с обожанием любуясь своей Тонюшкой, подумал: «Как же мне повезло, первая красавица совхоза и моя… моя любимая! Едва исполнилось девятнадцать, родила мне дочку… Да, надо Людмилке родного человечка. Вместе им будет куда веселее… да, и нам счастье, а батьке с матушкой отрада сердца на старости лет». И, заразившись смущенным весельем, залившейся колокольчиком, жены, он ещё крепче прижал к себе молодое тело супруги… Его губы нежно прикоснулись к её губам…
1999 год
…Фу-у, чё за хрень?.. Приснится же… Что за отстойно-сопливая муть лезет в мою простреленную навылет голову? И опять про мою бабку… Чёрт! Прав клоун-Фоменко: «Тревожен и краток сон алкоголика». Третья бутылка «девятки» была вчера излишне употреблена, тем более натощак! Диета, мать её так! Не естси деффке, так пьётьси.
А вообще, многоразовые трагические любовные истории моей прародительницы меня никогда не колыхали, тем более не вдохновляли. Да и родного деда я видела только на черно-белой, потертой фотографии. Но, к сожалению, для сородичей, его вид на меня не произвел, ну никакого маломальски значимого (хотя бы для приличия) впечатления.
Он ушел безвременно, но не геройски. Тридцать лет. Перитонит. А у единственного районного хирурга как раз дочь родилась, и он под «мухой» отложил «так себе» срочную операцию на завтра. Вот как-то так. И если у моей тётки, которой насчитывалось в момент смерти деда четыре года, ещё теплятся о нем хоть какие-то воспоминания, то у моей матери только одно, но как она утверждает невероятно счастливое. Двухлетняя кроха, взлетает в воздух, захлебываясь радостным смехом, а папа, каждый раз поймав своё чадо, целует дочь то в нос, то в лоб, то в щеку и сам при этом также заливается раскатистым, громким смехом…