Я зажёг светильник.
Она спросила меня, отчего я встревожен. Я не сразу ответил ей.
– Послушай.
Она прислушалась.
Это чьи-то шаги?
Она рассмеялась. Это сосед наверху расхаживает по комнате.
– Но почему он не включит свет?
– Наверное, ему страшно.
– Но в таком случае ему следовало бы включить свет, а не бродить, натыкаясь в темноте на стулья. Темнота населена призраками.
– В его комнате нет штор,– сказала она.
А я сказал: "Здесь всё не так. Сейчас должен быть день, но почему-то ночь".
– Это сдвиг во времени,– сказала она.
– Но мне не хочется спать,– сказал я.– Здесь всё наоборот. Когда боятся, выключают свет. Он не хочет, чтобы его видели из темноты?
Она показала на стопку бумаги.
– Что это у тебя?
– Это моя библиотека.
Она взяла в руки листы.
– Но ведь они же чистые!– удивилась она, растерянно перебирая их.
– Лучший способ сохранить что-то – не доверять это ничему.
– Даже бумаге?– спросила она.
– Бумаге,– повторил я за ней.
– Мне тоже не спится,– сказала она.– Почитай мне.
Она протянула мне листы чистой бумаги. Почитай мне. Пожалуйста.
Она положила голову на подушку и, закрыв глаза, улыбнулась.
Я взял бумагу.
– Ну читай же!
Я начал читать.
Так началась наша первая ночь. Здесь, где всё не так.
Она была Тишина.
А его не было.
И она входила в него и переставала быть.
И он растворялся в ней, а она не знала этого.
Была ночь.
Стёкла растаяли как льдинки в бокале холода.
И был снег.
Те, кто жили здесь до меня, выкрутили лампочку и унесли с собой,– пустой патрон чернеет в темноте при свете уличных фонарей, похожий на огромного паука, повисшего на нерве паутины, мне страшно дотронуться до него, хотя я знаю, что он мёртв. Я слышу щелчок выключателя в тёмной комнате – он мёртв.
Я слышу смех, и кто-то неуверенно пробует клавиши; я пытаюсь угадывать темы, придумывая им глупые названия, и тут же забываю их, чтобы придумывать новые. И я знаю, что это тишина вошла в меня, и это её голос.
И тогда я чувствую эти пальцы, они касаются меня, иногда неуверенно, иногда с силой они нажимают на клавиши и не знают обо мне, они ничего не знают обо мне, они трогают клавиши, не ведая, что касаются меня, ставшего тишиной и растворившегося в ней.
Меня нет.
Она не знает.
Она говорит: "Ничто",– красиво округляя губы на последнем звуке… Вернуться, вспомнить, как это было… она смеётся… до того, как не стало, и быть… Но тогда не станет её, не знающей меня, не знающей, что я был, её, которая сама насмешка над словом "быть", её… её губы и смех.
И я остаюсь.
Здесь, где меня нет.
Здесь, где я стал ничем – её звуком. Потому что нужно не быть, чтобы тишина, войдя в тебя, зазвучала.
Она не узнает.
И была ночь.
Когда отходит солнце, и становится страшно, и наступает ночь, и дорога становится тоньше льда, идущие по ней подобны безумцам.
Когда глаза не служат больше, и из всех запахов остаётся только запах крови, а руки запачканы чем-то липким, и нет воды, чтобы омыть их, и чувствуешь себя совсем скверно, тогда легко оступиться и упасть.
– – Я падаю в грязь, и она вновь покидает меня.
Она оставляет меня, и я остаюсь один.
Парчовые наряды залов, усыпанные бриллиантами – – между нами стекло.
Окна, за ними залы, золото, мрамор, роскошь и великолепие – – оконное стекло. Вот она подходит к окну и не видит меня.