Читать Девственность

Много лет назад довелось несколько месяцев прожить с выдающейся поэтессой. Она тем не менее объяснила, что самое важное в книге прозы – два предложения: первое и последнее. Они как двустишие, передающее самую суть, как запах партнерши, позволяющий понять, возникнет ли страсть и привязанность, либо у вас случится только технический перепихон. Если связать мудрость, выданную поэтессой, с оригинальным и сомнительным высказыванием Супербориса, вынесенным в эпиграф, уже получается шаткая, но все же платформа, на которой можно выстроить камерный роман, посвященный первой любви.

Но удобнее будет начать с последней дамы, то есть с антивеличины, если пользоваться измерительным прибором Супербориса. Рутинное описание последней интрижки и будет тем развернутым биноклем, в котором дальняя первая любовь будет увидена максимально четко. Чтобы не сбивать себя и читателя с толку, естественно, рассказчик обязуется сохранять пост, пока текст не будет дописан. Чтобы не разрывать форму, не калечить тело и не вводить новые данные. Таким образом, на ближайшие полтора месяца наше исследование обретает подобие стерильной лаборатории, в которой не существует пошлого сегодня, есть только вдохновляющее вчера.

Несколько дней назад вернулся с острова Сахалин. Смысл самопальной командировки был таким: прочесть стихи, продать немного книг, чтобы окупить эту поездку, попробовать переспать с какой-нибудь девчонкой (и одинаково порадоваться как успеху, так и неудаче), искупаться в холодном море, перезагрузиться и прилететь к себе во временное пристанище, Владивосток, с новыми снимками и видео для патреона. Немного расширив свою карту мира, вернуться на Русский остров в квартиру-кабинет и написать здесь свой третий роман, у подножия которого, собственно, мы сейчас топчемся.

– Смотри, это южносахалинская елка! – сказал водитель.

Слева от нас уходил вдаль песчаный берег и страстно шевелилось море; справа – лиственные и хвойные деревья со скошенными кронами, отвернувшимися от воды. Нескончаемый ветер заставил их расти искривленными, будто застывшими под воем сирены беглецами. От такого вида захватывало дух, как от новой литературной формы.

– Никогда такого не видел. Прекрасно, коллеги! – сказал я. – Правда люто впечатляет.

– Не елка, а кедр! – поправила организаторша.

– Елка, кедр, – сказал водитель. – Хуелка, хуедр.

– Наверное, мы можем остановиться тут? – спросил я.

– Саша лучший! – сказала она про водителя и вручила мне полотенце.

Побежал к морю, выбрал точку в самом центре пейзажа на белом песке – золотое сечение прибрежной зоны. Начал раздеваться: ветровка, кроссовки, джинсы голодного до впечатлений пилигрима образовали бесформенную кучку. Сентябрьский бриз продувал, но и солнце пекло.

– Если есть на свете рай – это Краснодарский кра-а-ай! – заорал я, скидывая трусы: вишенка на торте из моих тряпок.

– Нерпы! Смотри: нерпы! Они приплыли для тебя! – непосредственная радость организаторши заставила слегка смутиться. – Я тут живу столько лет, никогда их не видела так близко.

– Ну, если косатку не соблазню, так хоть нерпу, – ответил я и побежал в волны. Несколько раз нырнул с головой, вода оказалась достаточно холодной, чтобы макушку пронзило, как сосулькой. После такого освежающего укола, стоит вылезти на берег, начинаешь непроизвольно смеяться и чувство счастья переполняет тело вместе с горячими волнами самосогрева. В предвкушении радости волны откидывали назад несколько раз. Легкий испуг: вылезти удалось только на четвереньках. Одна из нерп вынырнула и посмотрела на меня, прощаясь. Скрылась. Я отряхнулся, как пес, вытерся, надел трусы и замер в полном кайфе.