«Предсказывать события может только тот, кто вдохновлён всемогуществом Бога».
Мишель Нострадамус.
Год 1566. 2 июля.
Франция г. Салон.
В глубине дома протяжно скрипнула половица и почти сразу же послышались шаги сбегающего по лестнице человека. Ступенька за ступенькой, еле слышимый стук каблуков, а также протяжный похожий на стон скрип открываемой двери. Разбудивший тишину человек торопился. Что бы это значило?
Сердце сбившись с ритма зашлось в предчувствии плохих известий, Нострадамус – младший замер в ожидании. Жана умел передвигаться по-кошачьи, почти без звука, сейчас же стучал каблуками так, словно делал это специально с целью оповестить дом.
О чём? Цезарь мог только догадываться.
Оттого, что догадка была не по нутру на сердце начала накатывать тоска.
«Отец поручил Жану сообщить нечто важное, а так, как в этой части дома кроме столовой и моей комнаты, есть ещё две, в которых никто не проживает, намеренья слуги обращены ко мне».
Шаги становились всё торопливее и торопливее.
Скрип половиц заполнив один коридор перебрался в другой.
Волнение охватило Цезаря целиком. Ощущение было, словно за Жаном, двигалось нечто не имеющее ни лица, ни тела.
Вцепившаяся в сознание мысль относительно, поселившегося в доме, призрака заставило содрогнуться, отчего, проникшее в душу, отчаяние сковало не только движения, но и попытки заставить себя отвлечься. Сердце при догадке – с родителем случилось непоправимое, зашлось в испуге так, что стон сам собою сорвался с губ.
По традиции первая встреча с отцом, происходила за завтраком. Проживающие в доме в установленный час должны были, покинув комнаты, спуститься в столовую, чтобы засвидетельствовать уважение главе семейства.
Вторая – во время обеда, опоздать на который считалось – нанести оскорбление не только родителю, но и всем, расположившимся за столом в ожидании трапезы.
Что касалось ужина, тут всё было сопряжено с настроением отца. Возведя вечернее воссоединение семьи в исповедь прожитого дня, старик, поочерёдно обращаясь к каждому из присутствующих, требовал докладывать, что тот успел сделать полезного за прожитый день. Делалось это по глубокому убеждению родителя в том, что смысл существования человека, есть ничто иное, как подаренное Господом благо, потому день должен быть отмечен пусть небольшим, но всё же, событием. В противном случае день надлежало вычеркнуть из жизни, как прожитый зря
– Вы отнеслись к покровительству Создателя с пренебрежением, – наставлял глава семейства. Посему не можете заслуживать ничего кроме моего нежелания видеть вас. Жизнь дарена не для того, чтобы человек мог прожигать время, возводя отношение к данной Богом возможности познавать мир как потребительское. Я бы сказал – иждивенческое. Ежедневно ежечасно мы, как существа наделённые разумом, должны облагораживать пребывание наше на этом свете не только эмоциями, но и поступками, внося тем самым лепту в развитии общества, как такового. Жизнь не бесконечна, а значит вправе требовать к себе особого на то отношения.
Но даже когда испепеляющий взгляд отца заставлял сгорать от стыда, Цезарь никогда не чувствовал себя столь беспокойно, как сейчас.
Волнение? Скорее страх.
Состояние ожидания было сравнимо с моментами, когда отец приглашал сына в кабинет. Стоило услышать, что Цезарю надлежит посетить кабинет отца, нутро начинало ощущать волнение нагоняющее на душу отчаяние.