Телевизор я смотрю редко. Ибо в своём жилище телеприёмника давно уже не имею. Будучи в гостях могу глянуть, что включат хозяева дома. Но новости и аналитику до меня доносят мои давние знакомцы.
С большинством из них я познакомился в послеолимпийской Москве в пивном баре «Ладья», что успешно функционировал в подвале дома на углу Петровки и Столешникова переулка.
Сам я впервые его обнаружил, когда активно интересовался историей архитектуры Москвы и в одной прогулке вспомнился Маяковский: «Люблю Кузнецкий, простите грешного, ещё Петровку, затем Столешников…»
Кузнецкий – это отдельная тема. «А всё – Кузнецкий мост и вечные французы…» Он и теперь и в дни века двадцатого не растерял модного лоска. А Петровка и Столешников – объекты разноплановые. Всем сословиям москвичей и приезжих тут находился интерес. Вот и «Ладья» привечала всех, кто готов был постоять в очереди или как постоянный и почётный гость проникнуть с ходу. Приблатнённая молодёжь именовала её – «Яма», а люди посолиднее говорили «пойдём к себе» или что-то в этом духе. И если за тесным столиком познакомился с человеком, то свидевшись тут второй раз, встречаешься как со старинным приятелем. Со временем это перерастало в дружбу, ибо люди тут раскрывались собеседнику и если возникала симпатия, то она сближала, люди обменивались адресами-телефонами и общались уже в повседневной жизни. Хотелось вспомнить: «… в наш тесный круг не каждый попадал…» Но это – не круг. Скорее веер. Большинство моих тамошних приятелей друг с другом не знакомы. Я как гвоздик веера соединил этих разных людей, каждый из которых – личность самодостаточная, а я интересен им тем, что умею, не перебивая, слушать с искренним интересом.
Некоторые их рассказы я записываю. Поделюсь с Вами, уважаемый читатель, несколькими из них, записанными из встреч уже на грани второго-третьего десятилетия двадцать первого века.
Владимир Барабин
август 2021 года
Григорич, как только я недавно у него на пороге: «Какая нафик „Игра престолов“, все, мол, глядят, хотят продолжений, ругают сценаристов, что всех порешили. Вот у меня – игра инфоповодов, её и наблюдаю».
Он, чисто рентген, все звучные новости видит насквозь. Только попади к нему – он давай их наизнанку вертеть. Вот историю с двумя футболистами он так рисует – «Это чисто ремейк или синквел приключений Петрова и Васечкина». Григорич не всегда знает точно значение разных англоязычных слов, но по интонации можно понять, что он имеет в виду. «Вот – было замелькала история Петрова и Непетрова. Про аглицкий город Солсбери. Где – собор. Просто они гуляли там. Или не просто. Дискуссия. Кому-то она надоела и скоро нашли замену – этих двух футболистов. Тем более, что и засветились они как-то раньше в новостях. И фамилии легко запомнить. Слоги повторяются. Чисто Баден-Баден. Чтоб в офисах народ легко вспомнил, даже которые футбол не глядят. И обсуждал бы. Так-то проще, чтобы все – в курсе. Драк то на Москве всякий день немало. Кто про них обсуждает. А тут – прям шум до потолка. И приняли. И посадили. И то сё. Эти двое и заместили тех Петрова и Непетрова и в обсуждениях заштатных анализаторов и многих граждан, на работе и в быту.» Так, обычно, толкует Григорич появление или исчезновение инфоповодов и их отражение в медийном пространстве.