⇚ На страницу книги

Читать Последние пылинки

Шрифт
Интервал

ДЕД И ПОДСОЛНУХИ


Каждое утро мысли о дедушке, что лежит в реанимации, чуть запаздывают на пути к ее сознанию.

Настя просыпается взлохмаченная, в прилипшей к телу рубашке, и жмурится, пытаясь остаться там, в фантасмагоричных снах с отрубленными свиными головами и дребезжащими катафалками. Она лицом утыкается в подушку, надеясь снова заснуть и не вспоминать, ни в коем случае не вспоминать. Всего миг блаженной тишины и незнания, что же случилось…

Зима бушует: сквозняк на пару с морозом щекочет дырчатый тюль, под окнами школьники соревнуются в лыжных гонках, первый урок в самом разгаре. Настины обломанные ногти скребут простыню в затяжках.

А потом она вспоминает.

Садится, сонно моргая, и тянется рукой к телефону. Набирает номер – единственный, рядом с которым за последние дни стоят стрелочки исходящих вызовов. Гудки. В груди тянет так, словно переломанные ребра никак не желают срастаться, а мир перед глазами мутится, подергивается слабой дымкой. Дети под окнами визжат, оглушительно свистит физрук.

Там, в другом городе, снимают трубку. Мягкий щелчок. Тишина.

– Реанимация, – спокойный выдох.

Во рту у Насти пересыхает так, что язык липнет к нёбу. Она пальцами сжимает влажную простыню.

– Я по поводу Семяшкина, – шепчет, едва справившись с собой.

Долгое молчание. Слышны разговоры в ординаторской, хриплое дыхание в трубке.

– Его внучка, Анастасия Егорова, – подсказывает Настя, и собеседник оживает:

– Ваш дедушка все еще в реанимации, состояние стабильно тяжелое. Подключен к аппарату ИВЛ. Динамики нет.

Этот голос мягкий и вкрадчивый, словно успокоительное льют прямо в уши. Настя привыкла к другим врачам, тем, что таят в глазах вековое спокойствие и бодро отшучиваются от смерти. Она помнит реаниматолога, что сейчас говорит с ней по телефону – низенький мужичок с блестящей лысиной. Бледно-зеленый костюм, смятая голубая маска в кулаке, поникшие плечи.

И внимательные глаза, знающие одну простую истину.

Все рано или поздно умрут.

Все.

И даже этот голос.

– Настя, вы…

– Я тут. Спасибо. Завтра еще позвоню, хорошо?

Выдох. Невысказанные слова толпятся в трубке, будто не решаясь перешагнуть за грань.

– Хорошо, Настя. Держитесь.

Она встает с кровати, стягивает ночную рубашку и бросает ее пол. Наконец-то выдыхает, глядя на быстро светлеющее небо.

Детвора вопит, но теперь уже от азарта – кто же выиграет?..

Все хорошо. Да, дед все еще в реанимации, но хотя бы «без динамики».

Значит, ему не хуже. Это главное.

Настя наливает кипяток в кружку, не чувствуя брызнувших на кожу капель.


***


– Из окна дует, – пожаловалась она. Настя стояла у раковины и чистила картошку, срезала проросшие глазки и споласкивала клубни под краном. Дед, замерший у окна, ничего ей не ответил, но Настя не привыкла сдаваться на полпути:

– Я ж тебе предлагала хотя бы окна заклеить твои старые… Не надо, не надо! А теперь холодрыга такая.

– Ничего не холодно, – упрямо ответил дед. – Не выдумывай.

Он нахмурился, но Настя-то знала, что это напускное. Дед держался за подоконник и что-то высматривал на улице, внизу, у самого подъезда. Дедовы руки бессильно дрожали, но стоит предложить ему табуретку, как он мигом оскорбится до глубины души, а поэтому Настя и дальше чистила картошку, бурча про сквозняки, только бы дед ответил ей своим скрипучим голосом. Этот голос, напоминающий стон трухлявого дерева, всегда Настю успокаивал.