Внезапно осознав, что жива, я открыла глаза. Слева что-то пиликало. Это означало – я опять в реанимации. Дышалось легко, чуть шумел в маске кислород. Это тоже кое-что значило, наверное, но мне было непонятно, что именно. Маска наводила на мысль о том, что я умерла. Я знала, что умру, давно уже знала и… мне было все равно, только хотелось поскорее, потому что я устала. Я вспомнила, что меня зовут Марьяна. Это имя мне дали родители, которые… Подступили слезы, захотелось плакать.
Оставалось некоторое время до прихода врачей, которым монитор все сказал. Еще Катин папа рассказывал, что мониторы все говорят. Когда умирают, то вокруг суетятся, я помню… Но докторов пока не было, значит… Я не знаю, что это значит. Может быть, я ненадолго умерла? Тогда они точно сейчас придут. Если я умерла… Зачем меня вернули? Ну за что? Опять захотелось плакать, поэтому я начала вспоминать, с чего все началось.
Мне было лет пять, когда обнаружилось, что у меня возникают синяки, будто сами собой. Потом вдруг начали болеть пальцы. Они сгибались в любую сторону и почему-то болели. Я была маленькой и не знала, что это нужно скрывать, поэтому пожаловалась маме. Мама разволновалась и отвела меня к врачу. Тот покрутил мои руки, посмотрел в полные слез глаза, но как-то очень равнодушно, и сказал, что так болеть не может и я все выдумала, чтобы выпросить чего-нибудь. Мама очень рассердилась, привела домой, где сняла с меня… ну… все, чтобы больно побить какой-то палочкой. У меня пошла кровь, потому что кожа очень тонкая – через нее видны все вены, особенно на груди. Было очень больно, и я, конечно, кричала. Но после палочки болеть, где всегда, стало меньше, недолго, конечно, поэтому я поняла, что так правильно. Если бы я знала, чем это все закончится…
До школы все мои усилия уходили на то, чтобы не расплакаться от боли. Теперь меня наказывали широким ремнем, от которого не шла кровь, но тоже получалось очень больно. Зато потом было не так больно писать. Я всегда была маленькой, даже сейчас выгляжу лет на восемь, хотя мне тринадцать, поэтому, наверное, били меня не часто – просто, чтобы не придумывала. А в восемь лет мне даже начало нравиться, когда наказывают, потому что потом становилось легче дышать. Я уже не сопротивлялась и охотно приходила, когда меня хотели налупить.
У нас в классе была девочка по имени Катя, ее папа спас мне жизнь. Хотя я так и не поняла зачем. У Кати тоже была тонкая кожа и гнулись пальцы, но ей поверили, а когда я пожаловалась на то, что болит, меня послали… к психиатру. Это сейчас я знаю, что это был психиатр. А тогда я обрадовалась доктору и все-все ему рассказала, а он… Он меня обманул. Дядя доктор сказал, что теперь все будет хорошо, а сам написал, что я все выдумываю и от этого надо лечить уколами. Уколы – это очень больно, даже больнее, чем ремень. Но и после уколов мне становилось легче дышать и уже не так болели пальцы, поэтому я повеселела. Катя рассказала своему папе, и тот поговорил с моими родителями, а они рассердились. Поэтому я в школу не ходила неделю – от ремня что-то сломалось, у меня была температура и… не помню. Я попросила Катю передать папе, что не надо с родителями говорить, потому что от этого очень больно. Моя подружка плакала. Она попросила посмотреть на… результат, а я что? Мне не жалко… Вот потом она плакала. Ей с папой повезло, а мне…