⇚ На страницу книги

Читать Лелег

Шрифт
Интервал

© Издательство «Перо», 2023

© Лобанов А. А., 2022

Александру Лобанову

Форма офицерская мужчину
Украшает, разве есть сомнения.
Золотой октябрь листает годовщину
Твоего счастливого рождения.
Для меня, для близких, для России
Дал Господь наш нового прозаика.
Вот роман свой про Молдавию осилишь
И поймёшь, что это за мозаика.
Удивляться я тебе не перестану;
Никогда ты не был обывателем.
Только в прошлом дважды капитану
Суждено в России стать писателем.
А октябрь такой красивый месяц
С русскою натурой поэтической.
И недаром все слова на месте
В новой эпопее исторической.
Там и степь горняцкая, и кони,
И любовь со сладкою отравою.
Есть в тебе отцов калганов корень
И цветы, рождённые Полтавою.
Офицер, романтик и отшельник
С золотым налётом балагурости.
На таких, как ты, надеть ошейник
Невозможно в старости и в юности.
Ты как камень посреди стремнины
Жизненной со всеми лихоманками.
И берёзы густо именины
Осыпают жёлтыми охапками.
7 октября 2008 года
Владимир Подлузский

Книга I

Черногуз мятежный

Предисловие

Капитан Савватиев шёл по длинному, гулкому коридору штаба, неопределённо при этом усмехался, как-то сразу вдруг вспомнив обо всём, и серьёзном, и несерьёзном, судьбой привязавшем его к этой фискально-административной органолептике сложнейшего армейского организма, именуемого в штатных структурах Министерства обороны как войсковая часть. Теперь в прошлом. Всё уже в прошлом. Проходя мимо Знамени, привычно козырнул. Солдат, стоявший на Первом посту, никак не отреагировал, поскольку представлял в данный момент восковую фигуру с остекленевшими глазами, не шатающуюся, строго, сквозь даже сон, соблюдающую уставную вертикаль.

Примкнутый к автомату штык-нож кончиком упирался сантиметрах в двадцати над головой в полировку, образуя устойчивую фигуру в виде прислонённой к стене треноги. Стоячая лежанка. Полировка исцарапана до безобразия. Но этого никто не замечал, кроме Савватиева. Доктор видел всё, что не вписывалось в рамки санитарных норм. И царапины эти невзрачные, и засохшие слизистые корки на изнанке штор и, прости господи, полотнища самого Знамени. Бойцы, чтобы не сразу уснуть, до самозабвения ковыряются в носу. Вместо носового платка, который надо ещё извлечь, очень удобно пользовать бархатный материал. Никакого кощунства. Если что, за это Знамя каждый отдаст жизнь, не задумываясь. Оно родное. Подумаешь, корочки. Их ведь не видно. А доктор сволочь!

Кстати, Савватиев в своё время доложил, на что начальник штаба криво усмехнулся, мол, ерунда какая, про себя подумав, чем ещё на Первом посту заниматься, все мы в своё время ковырялись. Но шторы велел выстирать, знамя отчистить и поместить под плексигласовый колпак. Однако в отношении пресловутого ковыряния радикальных мер придумать не получилось, и через неделю шторы вновь покрылись гаденькими струпьями отеческого бескультурья. Военная медицина тут оказалась абсолютно бессильна. Он шёл сдавать в строевую часть добросовестно заполненный всеми необходимыми подписями, личными печатками обходной лист. И на свободу с чистой, как говорится, совестью. Служил верой-правдой, уходил с тяжёлым сердцем. Тогда ему казалось, что никому эта вера-правда не нужна. И что такие, как он, – обыкновенные белые вороны, которым перспектива одна: быть заклёванными.