– Какой восхитительный цвет! – тоном знатока, но скорее из вежливости произнес Кумо, разглядывая настой в подставленной лучам послеобеденного солнца пиале.
– За чай у меня отвечает Шицу, – ответил бакку Гэмон и едва заметно кивнул, обозначая, что принимает похвалу.
– Юноша, проводивший церемонию?
– Да, он.
– Хороший слуга, должно быть, обходится недешево?
– Он полностью оправдывает затраты на содержание.
– О! Не сомневаюсь. Это, кстати, не его цитра? – Кумо покосился на стоящий в углу комнаты инструмент под шелковым пологом.
– Нет. Играю сам. Мое искусство требует поддержания проворства и ловкости пальцев, а цитра для этого подходит лучше всего.
– Бесспорно, – Кумо пригубил и отставил пиалу на столик. – Кстати, если уж мы заговорили о деньгах… – рука посланника Ирогавы выудила из складок одежды и уложила рядом с чашкой конверт из толстой красной бумаги, в каких обычно передавали значительные суммы. Иные, впрочем, не приличествовали положению наместника провинции.
Гэмон удостоил конверт лишь мимолетным, лишенным любопытства взглядом.
– Не подумайте, – учтиво продолжил Кумо, – я не столь невежественен, чтобы предлагать деньги духовному лицу. Тут, – он легонько коснулся пальцем красной бумаги, – расписка на зерно. Годовой паек для ста человек. И это пожертвование в пользу Обители – только задаток. Оно будет как минимум удвоено после представления.
– Вот как? И в чем причина столь неслыханной щедрости? – Гэмон и вправду заинтересовался.
– Дело в том, что господин Ирогава получил из столицы письмо на золотой бумаге, исполненное синей тушью… – Кумо замолк, изображая тяжелые переживания.
– Не продолжайте. Я хорошо знаком с придворным этикетом! Слова, рвущие сердце, излишни! – подыграл ему Гэмон. – Скажите лишь кто, где и когда.
– Благодарю Вас! Ибо описывать все перипетии выше моих сил! Вам надлежит поразить своим выступлением невесту наместника – госпожу Токинада. Это должно произойти в его загородной резиденции, на закате в праздник Первого дня весны. Госпожа – обладательница безупречного вкуса в самых разных изящных искусствах, но более всего она ценит театр. Господин Ирогава вызвал из Столицы труппу Канотаки сыграть ее самую любимую пьесу.
Он приглашает и Вас дать выступление. Наместник очень рассчитывает на Ваше искусство и надеется, что Вы его не подведете. Провал совершенно недопустим, это будет катастрофа. Для всех, – последнее слово он выделил, произнеся его с особой вкрадчивостью.
– Хорошо, я согласен.
– Тогда, – рядом с красным конвертом на столе появился голубой, – Вот пропуск в поместье.
***
– Господин Гатаи Гэмон! – хозяин мастерской Суразука склонился в угодливом поклоне и вытаращил глаза, отчего стал похож на загнанного в ловушку зайца. – Произошло ужасное недоразумение! Ремонт Вашего инструмента не завершен! Мастер, который им занимался, допустил ошибку, и нужно время, чтобы устранить ее, – выпалил он.
Гэмон поднес пиалу к губам и, не позволяя бушевавшему внутри неистовству вырваться наружу, принялся пить, считая крохотные глоточки. На двадцатом гнев улегся достаточно, чтобы он смог говорить ровным голосом.
– Это недопустимо. Праздник уже завтра, а на дорогу уйдет целый день.
– Да, господин, я все понимаю. Я очень подвел Вас. Конечно. Но, даже разрезав меня на куски, Вы не измените того, что инструмент не готов.