(По мотивам рассказа Калины Анны)
Маленькое, Богом забытое село на юге Молдавии давно жило своей собственной, обособленной жизнью. До районного центра – больше тридцати километров, и это еще в лучшем случае, если ехать по проселочной дороге, лежащей сплошь через кукурузные поля и виноградники. В объезд, по шоссе, выходило и того больше. Транспорт «из района» ходил по расписанию – один раз в два дня, но селяне не сетовали: привыкли. Да и искать в городе им было почти нечего: овощи-фрукты были свои, с огородов. В каждом дворе своя скотина; мясо, молоко, брынза – все домашнее, свежее. Хлеб пекли сами, крупами закупались основательно – на полгода вперед. Так и жили.
Когда-то это было вполне обжитое, благополучное и людное по местным меркам село – около трехсот дворов. Сейчас здесь обитало не больше полусотни семей. В основном это были старики и дети, чьи родители уехали в большие города в поисках заработка. Из «молодых» осталось несколько женщин, чьи мужья трусливо сбежали от тяжелой жизни, оставив их растить детей в одиночестве и убогости, да парочка мужичков, заливающих бражкой свою неустроенную жизнь.
Здесь давно уже не происходило ничего особенного. Жизнь текла однообразно и скучно: весенние посевные, летняя жатва, осенние уборочные… Зимами снегом засыпало все в округе, и из села было вообще не выбраться, пока сугробы не разнесет суровым и мощным степным ветром. Весенняя распутица разливалась по селу слякотью, лужами, густой тягучей жижей, и засасывала по щиколотку. Свадеб и крестин давно уже не праздновали: жениться и рожать было некому и не от кого. Похороны справляли всем селом, как одной семьей. В беде все друг другу становились ближе и будто родней. Жизнь текла медленно и размеренно, без происшествий, из года в год, пока в один прекрасный день не случилось кое-чего из ряда вон.
Летнее утро того особенного дня начиналось обычно: будто стараясь перекричать друг друга, мычали коровы, блеяли овцы, голосили петухи. Тут и там гремели ведра и подойники, скрипели калитки, хлопали двери. Гоготали гуси, кудахтали куры, крякали утки. Обычное сельское многоголосье наполняло округу и извещало начало новой трудовой недели – такой же, как все предыдущие.
Из этой веселой и будто отрепетированной беспечной шумихи отдельным звучанием выбивался стук молотка. Ухающий, громкий, резкий. Раскатистое эхо повторяло и удваивало каждый удар. Соседки, Мария и Прасковья, выгонявшие гусей на пастбище, недоуменно переглянулись и насторожились: это еще что такое? В самом звуке, конечно, ничего необычного не было. Удивляло то, что раздавался он со стороны заброшенного дома, в котором уже лет двадцать никто не жил: с тех пор, как умерла его хозяйка, бабка Настасья. Родственники ее после похорон в селе больше ни разу не появились: наследство в этой глуши, видимо, никого не интересовало. Да и местным покосившаяся избенка тоже была ни к чему: их в селе еще сколько угодно таких – пустых и никому ненужных.
Осторожно заглянув поверх подряхлевшего забора, женщины увидели крепкого высокого мужчину, увлеченно вколачивающего гвозди в иссушенную временем и едва державшуюся на проржавевших петлях дверь.