Вода в колодце покрылась за ночь тонким ледком. Морозы ещё не отпускали, хоть и минули давно Вьюницы[1], а скоро уж и Комоедицы[2] начнутся. Елица подышала на ладонь, стянув рукавицу: от задубевшей верёвки пальцы стыли мигом. Не торопилась нынче уходить зима, как будто и забыла совсем, что пора бы уж на лето поворачивать.
Ведро, ударившись в хрусткую корку, раскололо её, зачерпнуло воды. Дохнуло из колодца стылым дыханием родника. Наполнив одно за другим два ведра, Елица закрепила их на коромысле и, легко вскинув на плечи, понесла к избе. Идти недалеко. Торопиться не хотелось. Дышалось нынче так дивно – хоть и ветер лютует по ночам, завывает ещё над крышей, будто ищет кого-то, и снег порой сыпет, а всё одно – весной пахнет. И дух этот живительный, дарующий надежду на справный год, ничто не прогонит. Елица пошла неспешно по узкой улочке меж невысоких изб, одна другой новее. Звяница разрасталась всё больше. После того, как князь Борила Молчанович построил неподалёку отсюда, на границе с косляцкими землями, острог – и людей своих оружных оставил для охраны от набегов с юго-востока, что стали гораздо чаще в последние луны.
– Нежана! – окликнул позади сильный, звенящий на морозе голос. – Давай помогу!
И, казалось бы, много лет её этим именем кличут, а всё никак не привыкнуть… И нехорошо на душе порой из-за этого необходимого, но всё же – обмана. Она вздохнула тихо, чтобы незаметно было, и обернулась. К ней, на ходу запахивая узорный, любовно вышитый матерью, кожух, спешил Денко, улыбаясь во весь рот. Большуха[3] Мстислава, встав на пороге сеней и выглядывая поверх плетня, с благосклонностью посмотрела на сына. Ухаживания его она одобряла и считала, что никакой другой невестки ей в доме не надобно, если Елицу заполучить удастся.
– Мне не тяжело, – та улыбнулась в ответ. – Да и идти-то всего пару дворов.
Елица качнула головой вдоль улицы, понимая уже, что слова её будто горох от стены отлетят. Говорят, женщины влюблённые глупеют – да куда там! Мужчины разума тоже лишаются мигом, как начинает в жилах кровь быстрее бежать. А уж по весне – и подавно. А потому Денко, никаким осторожным увещеваниям не вняв, перехватил коромысло и водрузил себе на плечо играючи. Красуется. И ведь что ему ни говори, а всё равно делает вид, что не понимает.
– Сильная ты, Нежана – вижу. А я всё равно сильней. А потому тяжести тебе таскать не дам, – он подмигнул.
И только любоваться им: сероглазым, румяным, пышущим удалью и здоровьем – любая девица сомлеет, а Елица только кивнула благодарно. Парень поправил шапку, из-под которой торчали вихры цвета небелёного льна, и пошёл дальше, нарочно не спеша.
Соседи, уже выходя во дворы и начиная каждодневные заботы, с любопытством поглядывали в их сторону. Шептались и гадали, верно, когда Елица наконец сдастся и согласится за Денко замуж выйти хотя бы на словах, ведь срок её вдовства пока не истёк. Две зимы ещё ждать, как минует семь лет – а там она снова сможет наравне с гожими в невесты девицами сватовство принимать.
А что? Средний сын старейшины Благослава – вдовице, которая пять лет как без мужика мыкается, куда уж лучше найти. Каждая девка в округе на её месте оказаться за счастье почтёт. Так они рассуждали, всей весью желая Денко победы в этой затянувшейся незримой борьбе с женской гордостью и упрямством.