Разговор не клеился. Я решил, что беседе не хватает сердечности, и, понизив голос, сказал вкрадчиво:
– Ты подумай… ты сейчас кто? Вот именно… А если пойдешь со мной… Обещать ничего не могу, но ты и сам знаешь… Жизнь коротка, а слава вечна. Главное – не упустить свой шанс.
Кусты сирени подступали так близко, что старый сарай и наша скамейка, один конец которой подпирало ведро с примечательной надписью «Кухня», казались обломками корабля, утонувшего в бескрайнем зеленом море. В траве за сараем стрекотал кузнечик, как будто крошечный музыкантик отчаянно бил в барабан. Такая же барабанная дробь звучала и в моей голове. Нас могли хватиться в любую минуту. Я сказал:
– Нет, правда. Ты что, боишься? Это даже смешно. Умирать – так с музыкой!
На самом деле умирать никто не собирался. О завтрашнем дне я думал спокойно, как о деле давно решенном, а сюда пришел, рассчитывая найти сообщника и пару крепкой обуви. На что рассчитывал Паша, было пока неясно. Он тихо сидел рядом, вздыхал, почесывался и до сих пор не произнес ни слова.
Каким-то шестым чувством Паша всегда угадывает, когда я втягиваю его в историю. Я объясняю это его высоким социальным положением. Он всегда на виду, и ему приходится тратить много усилий на то, чтобы не запятнать честь семьи. Когда такое все же случается, то лупят Пашу как сидорову козу, без всяких скидок на нежный возраст и пагубное влияние извне. Под пагубным влиянием подразумевается, конечно, мое. Правды тут ни на грош, но я привык. Дурная слава – это как гвоздика в петлице. Есть люди, которым она идет, а есть те, кому она не к лицу. Тут все зависит от личной храбрости. А храбрости мне не занимать.
Я поднял с земли ветку и помахал ею над головой, делая вид, что отгоняю комаров.
– Если ты думаешь, что я втягиваю тебя в историю, то это не так. Я стараюсь для твоего же блага. Люди такой шанс всю жизнь ждут, а тут – вот он, на блюдечке.
Говорят, что искусство убеждения целиком построено на лести и лжи. Не знаю. Такого же успеха, по-моему, можно достичь, бесконечно и на разные лады повторяя одно и то же. Единственный недостаток этого метода – время. А времени у меня совсем не было. Я боялся, что вожатая Нюша заметит наше отсутствие и подымет шум. В любой другой день – милости просим, только не сейчас. Но тут скамейка под нами качнулась, скрипнуло ведро, и Паша сказал:
– Дурацкая идея. Ничего у тебя не выйдет.
Я заволновался.
– Что значит дурацкая?
– А то. Допустим, я соглашусь. Допустим даже, что согласен. И что? В костер ты все равно не полезешь.
– Ну этого, положим, ты не знаешь, – осторожно возразил я.
– А главное – зачем? Там сухая трава вокруг. Сгоришь как пучок соломы.
К вопросам «зачем» и «почему» у меня давняя неприязнь. Она осталась с детского сада, где я был «маленьким негодяем» и провел много часов, объясняя взрослым причины своих поступков. Я ответил Паше, как отвечал всегда, стараясь напустить побольше тумана.
– В каждом деле есть риск. Но ты не бойся. Ноги-то будут мои. У мусульман, например, хождение по раскаленным углям – это такое покаяние за убийство халифами соперников в борьбе за трон.