В некотором царстве, в некотором государстве, в одной деревушке вблизи славного Китеж-града жил да был Иван-дурак крестьянский сын. Жил не тужил, горя не знал, пока матушка с батюшкой его выпроваживать из селения не стали, да с самыми благими намерениями: мир посмотреть, себя показать. На самом деле, за свои 20 годков, так деревенских жителей измучил своими проказами, что родителям уже и на глаза соседям стыдно показываться стало. Ни в чем, конечно, явно уличен Иван не был, но все приметы указывали на него: то молоко скиснет, как он рядом пройдет, то вся домашняя скотина взбесится, когда Ваня вокруг околачивается, то одежда пропадет у озера, когда девицы красные купаются. Ладно бы еще трудягой был, да нет! Работать в поле не любит, как за животиной присматривать – занеможет сразу. Ему вся забота – в Китеж на гуляния бегать, да над людьми подшучивать. Вот и прозвали его дураком.
– Ступай сынок, житье-бытье других людей посмотри, уму-разуму поучись, как освоишь науку какую, – возвращайся! Мы с матерью тебя ждать будем, – говорит Ивану отец.
– Будь по-вашему, – весело отвечает Иван-дурак, – пришло мое время, значит. Не поминайте лихом!
Надел свою лучшую рубаху, подпоясался кушаком, поклонился в пояс родителям, сел на осла и отправился в дорогу. Всей деревней Ивана-дурака провожали и слезы лили – то ли от горечи предстоящей разлуки, то ли от радости прощания. Крестьянский сын об этом глубоко задумываться не стал.
Долго ли коротко ли ехал, доковылял его осел до городских ворот. А там, о, диво, сидит ни кто иной, как царь Григорий. Где это видано, чтобы цари на камнях голых сидели.. Подъехал Иван-дурак ближе, спешился и поклонился до земли:
– Бью челом, царь-батюшка, не вели казнить, вели слово молвить
– Говори, – промолвил царь, сам не менее удивленный
– Что стряслось такого, что сам царь у ворот своих караул несет?