– Дедка, расскажи про старинку.
– Дык, нечего рассказывать, все уже рассказал.
– Ну вспомни, дедка, ну пожалуйста.
– Ну что с вами делать? Садитесь кружком, внучики, да послушайте сказочку Красная Шапочка, только вовсе и не сказочка это, а самая, что ни есть быль.
Ох, и давно же это было, я тогда ещё совсем пострелом был, бегал по слободке в штанах драных.
Только – только Гражданская отгремела, вроде мир, а все же неспокойно, голод ужасный, но в слободе, значит, нашей – то полегче жилось, работа была, завод сохранился, выпускал исправно продукцию, были у кого – то и огороды, кто – то ухитрялся скотинку держать, курей там ещё, этим и кормились, мужиков на заводе не шибко много работало, кто – в Гражданскую, а кто и в октябрьскую ещё загинул, некоторые спивались, в общем, всю тяжесть рабочую тянули на себе бабы, помогали им дочки, ну да и пацанва слободская, постарше нас, конечно, парни молодые тоже были, но совсем немного, гражданская и их не пощадила, так, значит, и жили.
Молодежь ещё и гулять успевала, утром – на работу, по гудку, потом – учёба, потом – на огород с мамкой бежали, а после, уж, под гармошку пели, плясали кто как горазд.
Девки наши модничали, сшили себе косынки красного цвета, вроде цвета знамени пролетарского, а на самом деле – то, цвет красивый, яркий, всем девкам – к лицу на загляденье. Кто спереди завяжет узелок на косынке – прямо матрёшка, кто – сзади, модничали, значит.
Жила у нас в слободке одна девка, поговаривали тогда, что она благородных кровей вроде будет. Сторонился её сперва народ, а потом увидели какая она добрая да приветливая и стали захаживать к ней, да к себе приглашать. А уж, как она нас, малышей – то, значит, привечала, не передать. Всегда, или пряником угостит, или сказочку расскажет, а то и просто приласкает, а дети и рады были. Много ли мальцу – то надо? Любили мы её шибко.
Работала девушка на заводе, несмотря на то, что грамотная да образованная была, книжки толстые читала, на пианинах играла, по – французски говорила, ну, как мы с вами сейчас болтаем по – нашему, легко и свободно, так вот, несмотря на всю её грамотность, работала она уборщицей, кто ж буржуйку, хоть и бывшую, в должность возьмёт – то? Но она ничего не роптала, довольствовалась малым, жила скромно.
Вот видит девушка, что ровесницы её в красные косыночки обрядились, ходят, красуются, шибко и ей захотелось такую же, но не было у бедолаги денег купить кумача и косынку себе сварганить, поглядывала на ярких девчат наших да вздыхала с грустью.
Заглянула к ней как – то соседка – баба Маша – тёзка самой – то девушки, молочка ей принесла, вить коровку держала, вот, порой, и баловала сиротку, жалела её очень, ну вот пришла к ней и видит, что взгрустнулось голубке нашей, говорит, что вспомнила Отца, который на Гражданской сгинул, да маменьку, бывшую, не много – не мало, а фрейлину, самой императрицы Александры Фёдоровны.
Колечко бабе Маше показала – памятку мамину, а колечко – то красоты неписаной, само золотое, а камешки на нем так огнём и горят, чистые, словно роса, бриллианты значит.
Баба Маша ей и говорит: «Ты, лучше, спрячь – ка колечко от греха подальше и не говори ни о нем, ни о родителях своих никому, люди, – говорит, – разные бывают».