… Однажды, в прекрасный августовский вечер, нежаркий и приятный, ближе к ночи, в ворота монастыря постучались. Стук был робкий, нерешительный, но дед Савелий, несший послушания сторожа и вратарника, его услышал.
Неторопливо, с достоинством, вышел из сторожки, и, побрякивая огромными ключами на большом металлическом кольце, направился к воротам.
«Не время по гостям-то ходить, да еще и в монастырь, – бурчал по дороге дед, – интересно, кто это там, на ночь-то глядя?»
Он подошел к воротам и громко крикнул:
– Хто здеся?
С той стороны раздалось тихое и невнятное «Молитвами святых отец наших…».
Дед отпер калиточку, вырезанную в массивных деревянных воротах и обмер.
Перед ним стояло настоящее лесное чудище – грязное, заросшее и оборванное донельзя.
– Ты это к кому, мил человек? – оглядывая чудище с головы до ног, поинтересовался дед Савелий.
– К игумену, – еле шевеля губами, с трудом произнес пришелец. По сторонам он не смотрел, взглянул разок на монастырь, куда-то за дедово плечо, и тотчас опустил глаза.
– Как представить-то? – ворчливо спросил привратник. – По делу, али как?
Ответ оборванца потряс деда Савелия до глубины души. Он схватил валявшийся неподалеку железный прут и со всему размаху вдарил им по рельсу. С момента обретения утерянного монастыря рельс не убирали, и удар по нему служил теперь своего рода знаком срочного вызова игумена – отца Романа.
Звон в тишине монастырского вечера был слышен далеко.
Игумен появился быстро. Чудище сидело на лавочке, в теньке, и отец Роман поначалу его даже не заметил.
– Что случилось, дед Савелий? Где горит? Чего трезвонишь?
– Да вот, – дед махнул зажатым в кулаке прутом в сторону пришельца. – Иуда пришел. Поговорить с тобой хочет.
Отец Роман чуть прищурился и разглядел страшного сгорбленного старика, сидящего на самом краю лавочки и глядящего в землю, под ноги.
– Здравствуйте, – поздоровался он со стариком. – Давайте пройдем в сторожку. Не на улице же беседовать. Комарья вон налетело…
Красное солнце уже почти полностью спряталось за кромкой густого смешанного леса, росшего вплотную к монастырской ограде. Небо было жемчужного цвета, с оттенками разных тонов – розового, сиреневого, желтого, густо-синего… Перистые и слоистые облака, раскрашенные во все цвета радуги, застыли на месте, как приклеенные. Отец Роман даже подивился немного тому, какие чудные сегодня небеса. Словно их раскрашивал ребенок нежными акварельными красками.
Из оврага, от речки, тянуло прохладой; несколько самых нетерпеливых, самых голосистых лягушек, уже затянули свои лягушачьи арии.
«Завтра ветрено будет, вон какой закат красный… Зловещий… Но красиво, красиво как! Облака эти, оттенки…» – невольно отметил про себя отец Роман.
– Дед Савелий, сделаешь нам чайку, да?
Игумен взглянул на недовольное лицо своего вратарника, на воинствующе торчащую бороду и насупленные брови, и ему стало смешно.
– Идемте, – пригласил он страшного пришельца. – Да идемте же! Не бойтесь!
Пришелец осторожно поднял голову, посмотрел на сторожа, потом перевел взгляд красных слезящихся глаз на игумена.
– Спаси Господи, – еле слышно пробормотал он, и с трудом поднялся со скамейки.
Со дня ухода ведьм и превращения деревянной развалюхи в симпатичный каменный домик, в нем почти все осталось как прежде. Только из временной церкви сделали трапезную для гостей и паломников, да дед Савелий из сеней перебрался в бывшую келью священника.