Надо развести костёр, согреть воды. Шершавые здесь камни, скользишь по ним пальцами, словно книжку читаешь. Сыро по ночам, а что зимой будет. Он устало поднялся с земли и принялся изучать содержимое мешка. Второй мешок он бросил на полпути, тяжело с непривычки в горку карабкаться. Съестного в том мешке нет, зверьё не заинтересуется. Завтра схожу, заберу.
Он потрогал ладонью лоб. Градусник тоже в том мешке. Температура, похоже, есть, но невысокая. Тебе болеть нельзя, сказал он громко скалам, нависающим над ним. Раз собрался жить, живи.
Стемнело резко, как всегда на юге. Костерок горел, отбрасывая неясные тени на лазы в скалах. В обители ему сказали, что это караимские схроны, иудеи прятались в здешних местах от турок. Он провёл ладонью по шершавому камню, когда это было, триста лет назад? Нет, больше. Ночевать он решил в ванне для давки винограда, выдолбленной с края платформы, днём набросал туда сухой травы и кинул сверху спальный мешок. Для первой ночевки сойдёт. Схрон-келья подходил больше, но чтобы забраться, требовалась лестница, досок, смастерить лестницу, у него не было, и сил после сегодняшнего подъёма по узкой тропке.
Лёжа в спальном мешке, он подумал, что надо прочесть вечернюю молитву. Кому надо? Ему? Твоя молитва это сон, подумал он, проваливаясь в тишину, слишком много дел до зимы, чтобы бездарно тратить время.
Его разбудила ящерка. Ящерка неподвижно сидела на спальном мешке и рассматривала его лиловыми глазами. «Привет! – сказал он. – Соседями будем». Ящерка сбросила хвост и засеменила вверх по отполированной стене ванны.
Настоятель Успенской обители, провожая в путь, предлагал помощь:
– Журавли на днях за море полетели, холода ранние настанут. Не перезимуешь без домика. Давай я рабочих найму, за неделю хибарку какую-никакую сколотят.
– Не надо, – сказал он. – Сам справлюсь.
– Я тебе официальную бумагу подготовил, – сказал архимандрит. – На тот случай, если милиция побеспокоит. Тёмные времена, с этим спором из-за экзархата*. Не бог весть что, но печать гербовая стоит.
*Начавшийся в 1992 году конфликт между Русской Православной Церковью (РПЦ) и Украинской православной Церковью (УПЦ) из-за автономии (экзархата) последней.
Он развернул лист бумаги и прочёл: «Податель сего документа, Агафонов Михаил Сергеевич, в монашестве схимник Никанор, уполномочен обустроить скит Свято-Успенского монастыря Русской Православной Церкви».
– До весны доживём, – сказал настоятель. – Алтарь освятим. Раз в неделю послушника буду присылать, со съестным, ну и, вообще, проведать, как ты там.
Он выбрался из спального мешка и принялся изучать платформу. Неширокой, метров семь, полосой, она огибала скалу, всю в зрачках караимских лазов. Он прошёл её до конца и остановился на узком уступе, торчащим над каньоном.
«Метров шестьдесят, – подумал он. – Для жизни просторно и не для меня одного. Алтарь установлю в одной из пещер, сколочу лестницу, изучу все по очереди». Из скалы стекал жиденький ручей в неглубокий бассейн, тоже выдолбленный в караимские времена.
«Точно скалы здесь как живые, – он умылся прохладной водой. – Из камня влага течёт».
Путь вниз оказался веселее. Солнце светило ярко и жарко. «Не так уж и высоко, – подумал он. – Не больше двух километров».