Волна свежего воздуха пахнула морозным паром в избу, отчего каждая шерстинка чёрного кота самопроизвольно встала дыбом. Баба Яга мрачно поставила заснеженную метлу в угол, ловким движением сняла друг о друга покрытые изморозью валенки. Кряхтя и чуть подпрыгивая на месте, сбросила заиндевевший тулуп, затем стянула с седых косм колтунистую меховую шапку, покрытую тонким слоем льдинок и снежной пыли. ⠀⠀
– Всё. Это последний раз! Сколько можно!
Чертыхаясь, пожилая женщина пошла в сторону печки, с каждым шагом всё больше разгибаясь в пояснице, молодея телом и лицом. До печки дошла уже привлекательная женщина среднего возраста, чьи приятно округлые формы старческое чёрное платье в пол не скрывало, а подчеркивало. Седые космы превратились в слегка вьющиеся каштановые волосы, а пальцы, скрюченные от артрита, оформились в тонкую артистическую кисть руки. Именно этими изящными пальцами преобразившаяся старуха громко щёлкнула, после чего из-за печи вылетел чугунный чайник и нырнул в печь, где затлели угли, а к дамочке подлетела трубка и подскочило кресло-качалка, готовое принять в себя хозяйку. Хозяйка плюхнулась в кресло без должного пиетета, походя раскуривая трубку и испуская в потолок колечки дымного гнева.
– Ягусь, ты в порядке? – Чёрный кот, всё это время тихо сидевший на печи и листавший толстенный фолиант, вопросительно глянул поверх очков на дамочку с трубкой.
– Куда уж! Я тебе говорю: это был последний раз!
– Что, свидание с дедом Морозом не задалось? – вылез из-под печки домовой.
Баба Яга в ответ презрительно пыхнула трубкой.
– Ну, что вы оба пристали к человеку?! – возмутилась обратившаяся из часов с маятником в говорящую птицу Сова. – Ягусь, может, тебе шарлотку испечь? Вон Евстигней Дорофеич полпогреба яблок гноит: есть, с чего разгуляться. А так, наверное, опять ёлки весной удобрять будет…
– А чегой-то, как что в хозяйстве не эдык, так сразу Евстигней Дорофеич?! – обиделся домовой.
Яга, качающаяся в кресле, на секунду закатила глаза и страдальчески зажмурилась.
– Постойте… постойте, – пробормотал кот на печи, – испечь… испечь… что-то я должен был передать! О! Точно! Ягусь, тебе тут почтового голубя присылали из Объединённого Сказочного Шабаша, просили прислать рецепт Ивашки. Срочно: у них послезавтра общий шабаш, а рецепт опять кто-то из питомцев употребил. Напишешь? И голубя почтового на ответ надо будет нового наколдовать, ихнего я съел, прости. Впрочем, судя по вкусу, они его тоже наколдовали…
– Кот… Евстигней… Сова… Леший свидетель, какая же у меня убогая одинокая жизнь!
– Ягусь, ну, ты чего?
– Может, пустырничку? Или кексик, угу?
– Какой пустырничек, тута коньяк нужен! У меня наличествует, кстати…
– Откуда у тебя коньяк? Коньяк ещё прошлой зимой исчез. Так, мур, и знал, что это ты хозяйское имущество припрятал и забыл!
– Всё! С меня хватит! Пишем рецепт, и я ухожу! – Властный голос Яги разом прекратил все перетолки. Кресло замерло. Сова от ужаса обратилась обратно в часы, домовой исчез под печкой, даже от сажи не чихнул, затаился. Кот материализовал скелет от рыбы, обмакнул острый кончик рыбьего позвоночного остова в чернила, нацепил очки и изготовился писать в раскрытом фолианте.
Баба Яга удовлетворенно закусила трубку, выпустила пару колечек дыма и начала диктовать, возобновив мерное качание в кресле: