⇚ На страницу книги

Читать Трёхногая собака. Скетчи-о-трёх-ногах

Шрифт
Интервал

Иллюстратор Лилия Родникова


© Юля Болдырева, 2022

© Лилия Родникова, иллюстрации, 2022


ISBN 978-5-0059-2183-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему собака трёхногая?

Один раз я наблюдала, как собака без одной ноги гуляла по улице. У неё был ошейник, поводок и столб с запахами – все радости собачьей жизни.


Бежала она несуразно. Тело её раскачивалось, собака припадала на единственную заднюю ногу. Я смотрела на неё с жалостью. Но собака не помышляла о своей неполноценности. И даже по собачьим меркам была совершенно особенной.


Мои писательские скетчи – этакие собаки-о-трёх-ногах. Если что-то ёкнет внутри, пока читаете, я победила. Если нет, ничего страшного. Собаке, по сути, всё равно.

Питер Пэн умер

Ещё на прошлой неделе Питер был жив, он дурачился. Но уже в среду или четверг стало ясно, что борьба с пиратом Крюком его изрядно потрепала, так, что он и сам постепенно становился похожим на него.


Питер больше не вступался за мальчишек и не искал им маму. Он не боролся за справедливость, его не удивлял удар в спину. Он больше не летал.


Нельзя было подходить к Питеру. Говорить с ним тоже было запрещено. Питер умирал.


Свет от него ещё слабо теплился. Каждый из мальчишек хотел погреть свои озябшие ладони, но не решался. Они были готовы есть понарошку, сидеть в дупле, лишь бы Питер выжил. Вдруг снова сделался прежним – таким лёгким и лучезарным, бесстрашным или даже бесшабашным по меркам взрослых.


Но Питер умирал. А с ним переставал существовать целый волшебный остров с пиратами и домиками на деревьях.

Песня

Мы висели над пропастью. Вагончик, который тащил нас, резко остановился, качнулся пару раз и замер.


Ещё у подножия разболелась голова, как будто кто-то давил на глазные яблоки. И теперь, запертая в небольшой кабине, висящей на тросе где-то в горах, я дышала, концентрируясь на потёках от ливня.


Погода менялась. Мы висели в тумане, разглядывали плотную белизну в окне. Забарабанил дождь. Я кожей чувствовала, как тяжёлые капли хлещут по крыше. Зазвенел град, соревнуясь с ливнем. Снова заволокло тучей.


Нас было пятеро. Рядом сидела пожилая пара, напротив – лысый парень, который невпопад шутил, и женщина неопределённого возраста в голубой куртке. Мы притихли.


Молчали долго. Или время здесь, на краю, тянулось по-другому? Как в детстве жвачка, которую наматывали на палец. Накатывала тошнота. Вдруг мужчина запел.


Он не насвистывал, не шутил, не говорил, мелодично растягивая слова, а именно пел. Тихо и серьёзно. Кажется, это было что-то из Высоцкого.


– Если парень в горах не «Ах», если сразу раскис и вниз,

Шаг ступил на ледник и сник, оступился и в крик.


Никто не повернул головы. Но каждый внимательно слушал – без тени усмешки. Вагончик тронулся и медленно пополз.

Папа

Не помню, смотрела ли я когда-нибудь ему в глаза. Помню руки. Жилистые, напряжённые. Он нёс жестяные вёдра, вода расплёскивалась – прямо на старенькие рваные кроссовки. Эти руки, со вздувшимися от натуги венами – носили и носили воду из болота.

Болотце располагалось в низине дачного посёлка. К нему вели полуразрушенные каменные ступени, поросшие крапивой и одуванчиками.

Еще там была ежевика. Она росла, где придется. Мы носились по кустам, вниз по ступеням, прямо к болоту с низким полусгнившим мосточком. Иногда съезжали по мокрой земле, траве, хохоча, наперегонки.