Postscriptum. Вместо предисловия
«Я бы желал, чтобы Грузии вернулась былая сила; чтоб она не нуждалась в чужеземной помощи и была вполне самостоятельна в мирное и военное время…
Но так как мы или течением времени, или превратностями судьбы, а может быть, вследствие того и другого дошли до такой слабости, что должны подчиняться другим, я считаю самым разумным быть в зависимости от тех, в ком больше умеренности и справедливости и кто прочно хранит дружбу со своими союзниками…»
Слова эти произнесены не вчера. Но сказаны они могли быть и в наши дни; и сто лет тому назад; и вообще всякий раз, когда Грузия была вынуждена избирать политическую связь с какой-либо из соседних империй, вершивших судьбы народов.
Приведенная полновесная тирада взята из речи, вкладываемой ранним византийским историком в уста оратору Айэту, «знатному человеку… ненавидевшему все римское, всегда тяготевшему к персам». Произнесены же были эти слова (в которых Грузия поставлена на место Лазики-Колхиды, точнее: государства или республики колхов) в 554 г. перед собранием народа, тайно обсуждавшим в какой-то горной трущобе политическую злобу дня: то был один из самых драматических для тогдашнего Закавказья исторических моментов, когда из-за него и на его земле шла борьба между персами и римлянами, то есть византийцами, не без участия местных народов.
В словах Айэта выражено удивительное по краткости и ясности обоснование того, что ныне именуют политической ориентацией – Грузии или любого из так называемых малых народов, отстаивающих, в аналогичных условиях, свою независимость в борьбе могущественных империй[1].
В середине VI в. народам Кавказа приходилось выбирать между давлением Восточной Римской империи и сасанидской реакцией Ирана. Но, оглядываясь назад, деятели той эпохи могли припомнить не одну совершившуюся в прошлом смену ориентаций. Чем иным, как не надлежаще избранным направлением являлась связь, союзничество с державным и благоприятно далеким Римом, о чем память, наверное, была еще свежа и о чем до сих пор сохранилось лапидарное свидетельство на знаменитом ангорском монументе (Monumentum Ancyranum) Августовых деяний (Index rerum gestarum divi Augusti): «Через своих депутатов цари иберов, албанов… просили о дружбе римского народа», не говоря об известной мцхетской надписи Веспасиана?
В предыдущем же столетии, в дни Помпеев и Лукуллов, во время борьбы республики с Митридатом Евпатором Понтийским, не ставил ли Кавказ своей ставки на «плохую лошадь» и не пострадал ли от неправильной «ориентации»? Далеко, вглубь веков, мог озираться патриот Колхиды-Лазики или Иберии VI в. и многое мог бы припомнить. Он не знал, однако, того, что было впереди, что готовилось в приближавшемся будущем: ни вековых тягот положения Кавказа между мирами воинствующего ислама и столь же нетерпимого христолюбия; ни судьбы этих стран, как наковальни под молотом непрестанных вторжений; ни всех превратностей последующих веков, которые приводили Грузию, после Багдада халифов и Константинополя багрянородных, – и в Испагань персидского Возрождения, и в Стамбул Амуратов, и в Москву «тишайших» царей; а в наше время, после вековой связи с петербургской империей Романовых, направят ее в 1918 г. к Берлину, в 1919 – к Лондону, а в 1921 г. опять приведут под власть Москвы, в этот раз Москвы Ленина.