24 декабря
Снега было слишком много.
Нескончаемая метель накрыла город белым покрывалом и похоронила для большинства горожан надежды быстро добраться до дома. Где-то было тепло, а на столе ждал горячий ужин. Но большая часть работающего населения Тарасова уже как два часа сидела в машинах и троллейбусах, глядя с завистью на светящиеся в темноте окна квартир, хозяевам которых посчастливилось к этому моменту оказаться в тепле домашних стен.
В пять часов вечера ситуация перешла в разряд катастрофических. Снегоуборочная техника не справлялась. Мэрия выгнала на улицы все машины, которые были в наличии, но автомобильный поток наглухо встал, скованный пробками, словно вековым льдом.
Я, к сожалению, тоже еще была в пути. Моя машина почти уперлась капотом в зад автобуса номер девятнадцать и медленно ползла за ним в плотном потоке по одной из центральных улиц по направлению к дому.
Страшно хотелось трех вещей: кофе (разумеется!), поспать и придумать для городского транспорта новую расцветку. Ярко-оранжевый корпус автобуса неимоверно раздражал. Возможно, этот жизнерадостный цвет был призван вызывать позитивные мысли у горожан, но явно не тогда, когда ты полчаса вынужденно пялишься на апельсиновую глыбу, периодически обдающую твою машину черным облачком несгоревшей солярки.
Я пыталась убедить себя не расстраиваться.
«Будь мудрее, Иванова. Найди в себе силы принять то, что не можешь изменить: зиму, предновогодние пробки, нечищеные дороги и этот оранжевый автобус, по периметру которого идет не менее раздражающая надпись: «Скидки! Скидки! Скидки!»
С тех пор, как муниципальный автопарк решил продавать борта автобусов рекламодателям, на тебя со все сторон прыгали эти «Нереальные скидки!» и «Сантехника по разумным ценам».
Я вздохнула и закрыла глаза.
Метель усилилась. Дворники на лобовых стеклах заработали с удвоенной скоростью. В тот момент, когда я уже хотела поставить машину на обочине и пойти домой пешком, телефонный звонок отвлек меня от грустных мыслей.
– Слушаю, – устало проворчала я в трубку.
– Добрый вечер, – послышался интеллигентный женский голос, очень мягкий и вкрадчивый, как будто его хозяйка заранее боялась меня обидеть неуместным вызовом. – Могу я услышать Татьяну Александровну Иванову?
– Можете, – ответила я, поерзав на месте. Пятая точка от долгого сидения онемела, и я почти перестала ее чувствовать. – Слушаю вас.
– Меня зовут Мария Павловна Одинцова. Мне, кажется, нужна ваша помощь.
– Кажется? – удивленно переспросила я. – Обычно клиенты более уверены в том, что им требуются мои услуги.
– Понимаете, – женщина на том конце замялась, – я не вполне уверена, что случилось что-то плохое, но проверить просто обязана. Скажите, вы свободны сейчас?
– Прямо сейчас? – испугалась я. – Прямо сейчас я еду домой.
– Нет, нет, что вы! Я имела в виду, в текущий момент у вас есть время и возможность заняться моим делом?
Я мысленно пролистала свой ежедневник. В принципе, нужды в этом не было: перед Новым годом я старалась закрыть все дела, чтобы встретить праздник – один из немногих, которые по-настоящему ценила, – в спокойной обстановке.
Дело о пропавшем ожерелье в семье бизнесмена Кропоткина было, считай, завершено – осталось только сообщить жене, что ее муж оказался геем и подарил фамильную драгоценность своему любовнику.