(СТРАШИЛИЩЕ говорит с нами из теней).
Какое же это невероятное одиночество, прятаться под кроватью или в шкафу, выскакивать из-за комода, всегда в тенях, создание тьмы, которого боятся, которое презирают, чудовище, людоед, нечистый.
Но я буквально помню, что был кем-то еще.
В те давние времена они были маленькими, обезьяноподобными существами, которые жили на деревьях, тогда как я прогуливался внизу, по джунглям, ночами, в темноте, ждал, что кто-нибудь свалится, свалится спящим, свалится.
Теперь я, по большей части, заточен в домах. Все равно, что живу в гробу. Дом – это кроличий садок. Днем, один в доме, среди моря тикающих часов, в запахе плесени и нафталина, я ретируюсь на чердак, смотрю в темные, обсиженные мухами зеркала, пытаюсь вспомнить слова «Звездной пыли».
Раньше постоянно играли версию Нэта Кинга Коула, а теперь никто ее не помнит.
Мне нравится и версия Вилли Нельсона, и Луи Амстронга, но это ошибка, петь слишком быстро или делать упор на музыку, а людей, которые выкидывают стихи, следует убивать.
Стихи, вот что делает припев таким мощным. Весь текст работает на ключевую строку, скрытый страх, вот что так возбуждает в песне. И вообще страх – прелюдия всего, что важно и существенно. Именно высокое качество прелюдии обеспечивает максимально яркую кульминацию.
Но что есть кульминация? Это кульминация? Когда человек держится целую вечность, как в тантрическом сексе? Или когда кто-то откусывает кому-то голову?
Как он написал эту песню? Как что-то такое необычное и идеальное могло появиться из-под трясущихся, в никотиновых пятнах, пальцев в одно время пианиста борделя? При свете красного фонаря. В комнате, где пепельницы набиты окурками и везде пустые коричневые бутылки из-под пива. Сигарета свисает из его рта. От него пахнет спиртным. На щеках щетина. И внезапно она слетает с его пальцев, эта замечательная песня. Откуда она берется?
Это песня о памяти, о том, как музыка вибрирует в памяти, когда утихают все голоса.
Или Шелли. Его симпатичная жена написала «Франкенштейна». Я видел фильм из темноты за диваном, на котором приходящая няня совокуплялась со своим патлатым бойфрендом в призрачном мерцании телевизионного экрана.
Мне так одиноко. Даже у Франкенштейна была невеста. «Она ненавидит меня», говорит Фрэнк. И такая в его глазах грусть. И Борис, навеки заточенный в гриме и больших башмаках.
Я по уши влюблен в Эльзу Ланчестер. Поначалу она – милая, скромная писательница, а в конце превращается в сексуальную монстршу, и я так хочу увидеть ее голой.
Но она ушла. Она – тень, как и я. Я не могу прикоснуться к ней.
Все сделаны из звездной пыли. Все – временная коагуляция комков межзвездной пыли.
Я наблюдаю за совокуплениями мясных кукол с таким вожделением, с такими завистью и злостью.