⇚ На страницу книги

Читать Икота

Шрифт
Интервал

I

Теплый песок, который еще недавно лежал неподвижно в спокойной и тихой ночи, свернулся теперь в несколько неглубоких воронок. В воронки же эти, освещаемые слабо горящими кусками оторванной одежды и резины шин, засосало тела еще совсем молодых парней. И эти тела повсюду здесь: в воронке, около них и вдоль дороги, рядом с тремя сгоревшими почти до основания грузовиками.

Вот один, вцепившийся в свой автомат, пытается в этом застывшем для него времени нырнуть в воронку, чтобы найти там укрытие. Он не движется, а лишь безнадежно смотрит своими стеклянными глазами в пустоту. Одежда, грязная и выцветшая на жарком восточном солнце, порвана и покрыта тут и там кровавыми пятнами, успевшими высохнуть. Руки его, словно сделанные из дерева, покрыты коркой песка, смешавшегося с кровью. Этими руками он вцепился теперь одной в землю, а другой в автомат, как двумя граблями, и застыл.

Все застыло здесь теперь, в этой ночи. Трудно считать, сколько здесь этих тел, и они лежат тут и там – окровавленные, изуродованные. Кто на спине, кто на животе, лицом в песке. Где-то даже свалены в кучу, а из-под груды тел торчат чьи-то руки и пальцы.

Один из тех, кому повезло остаться недобитым, кажется, даже дышит и подает признаки жизни, бесполезно для себя самого пытаясь стонать и мычать, чтобы его услышали здесь, в этой мгле. Он крепко держит свой латунный крестик в ладони, прижав к груди, и дрожащими, потрескавшимися, совсем сухими губами издает какие-то звуки:

– …Сущ… на… бесе… – отрывисто произносит он и вдруг кашляет, отхаркивая скопившуюся в горле кровь, а после продолжает лепетать.

И так, кажется, везде в этом поле можно найти сейчас таких же, едва живых, но еще дышащих, жаждущих быть спасенными людей – дрожащих, в судороге дергающих пальцами на руках, стонущих, зовущих кого-то в бреду.

И сквозь весь этот тяжелый бред и стонущий скрежет слышно вдруг какой-то другой, совсем инородный звук. Он, кажется, не отсюда – не из этого мира мертвецов. Сперва этот звук лишь прорывается, пытается перебить молящихся солдат, но в какой-то момент начинает разрывать эту мутную пленку из голосов и треска огня, и можно отчетливо теперь понять, что это гудение мотора и грохот рессор. И этот звук все нарастает и нарастает, пока за поворотом, из-за холма, покрытого булыжниками и желтой травой, не появляется один грузовик с крытым кузовом, а за ним второй и третий. Они едут с выключенными фарами, подпрыгивая гигантскими колесами на ямах, и гремят уже открытыми заранее откидными бортами.

Через несколько секунд, когда они наконец равняются с еще тлеющими своими собратьями с разодранными тентами кузовов и вскрытыми, как консервные банки, кабинами, колонна останавливается, а двигатели вдруг умолкают. И в этой наступившей снова тишине из грузовика раздается громкий бас:

– Рота, к машинам!

И только звучит это заветное заклинание, как из трех прибывших грузовиков выпрыгивают один за другим солдаты, еще совсем, кажется, свежие, полные сил и энергии, держа в руках носилки. Они строятся вдоль своих автомобилей, становятся по стойке смирно, как роботы, и ждут следующей команды. Но что-то в этой их свежести есть неживое – оно в этих лицах, такое, что даже мертвецы, усыпавшие это поле, кажутся более живыми.