Это не памфлет.
Это не пасквиль.
Не фельетон, не сатира, не прокламация.
Здесь нет жалоб, самолюбований и желания возвышаться.
Это – констатация фактов.
Голых, имевших место.
Так было.
Фактически – зеркало, чуть замутненное спокойным презрением к мудакам.
Поэтому нефиг!
«Вы знали, куда вы шли!» и «Не нравится – увольняйтесь!» не катят.
Вняли?
Спасибо.
Рассаживайтесь поудобней…
Эмоции, наблюдения, случайные мысли… Кардиограммы, в силу привычки, кладешь в нагрудный карман, отчего они всегда под рукой, и после вызова – не всегда, ясное дело, а так, время от времени – царапнешь на обороте карандашом. Утром перепишешь, сотрешь каракули с ЭКГ и сдашь, пришпилив ее к карте вызова.
Так год. Два. Десять. Двенадцать.
А потом оказывается, у тебя этого добра – завались!
Но ведь это правда, рейхсфюрер…
Шелленберг – Гиммлеру, 1-я серия
Замглав по скорой.
Путает ИВЛ с ВВЛом.
Не видит разницы между клинической и биологической смертями.
Лазит в укладки, считает ампулы, сверяет со списком. Найдя заначки, рисует выговоры.
Заслуженный врач РФ.
На скорой не работал ни дня.
Ей-богу, не вру!
* * *
Менты пьют. Зверски. А прокуроры еще круче. Те, кто выживет, станут к старости каяться, раздирая перед людьми рубища…
Впрочем, я, скорее всего, наивен.
* * *
При просьбе лечь на спину девять из десяти пациентов поворачиваются спиной вверх.
* * *
Вечерний звон. Завал. Прорвало. Весь стол в адресах.
И всем – срочно. Немедленно. Иначе Матвиенко, Райздрав и горячая линия.
Час.
Второй.
Третий.
Диспетчер вдруг стекленеет, блуждая зрачками с телефона на телефон. Те надрываются.
Минуту.
Две.
Две с половиной.
Диспетчер начинает смеяться.
Ему откликаются.
* * *
Во время осмотра могут:
– зевать;
– рыгать;
– пердеть;
– ковырять: а) в носу, б) в зубах, в) в гениталиях;
– говорить по телефону (жестом: подождите!);
– смотреть телевизор;
– курить.
Они дома, хули.
А когда в поликлинике – ну совершенно другие люди!
* * *
Отказ от госпитализации.
О возможных последствиях предупрежден. Подпись.
Думаете, всё?
Полагается ездить, проверять состояние.
Себестоимость вызова – две тысячи.
Ну?
Четыре куска.
Шесть.
Восемь.
Опа! Созрел и хочет в больницу. Больницу при этом хочет получше.
Рассказывал коллегам в Европе – о… уевали.
* * *
Дословно:
Коммуникабельный журналист: В двух словах – как вам нацпроектовские «газели»?
Врач с большим стажем: У… бища.
* * *
Часто, посреди ночи, прикоснувшись, участливо спросят: «Много вызовов сегодня?»
Хочется взять сочувствующего за лицо и отпихнуть, как Высоцкий Садальского.
* * *
Любимая фраза высшего руководства: на ваше место – в шляпах!
Одного как-то поправили: на ваше!
Что было…
* * *
Многие, в натуре, не знают:
– названий своих лекарств;
– собственного диагноза;
– профиля отделения, в котором лежали;
– номера больницы.
При этом говорят «не помню», «не разбираюсь» и «нам сказали».
* * *
Полковники невыносимы.
Снисходительное «ты» свысока.
Даже если одергивать.
Даже когда чехлятся[1].
Холуи трехзвездочные.
* * *
Пришедший к доктору робок и подобострастен.
Вызвавший – развязен и хамоват.
Это в крови.
Поэтому лучше сразу, с порога, на них наорать.
Во избежание.
* * *
Старательнее всех болеют цыгане. Самозабвенно и артистически.
* * *
Разогнали студентов – статистику, стервецы, портят.