Читать Хранитель

Я хорошо помню день, когда впервые увидел Пса. Это случилось на похоронах моего отца. Стояла летняя, солнечная погода, радостно чирикали воробьи, а я с тоской думал о том, что папа с удовольствием ковырялся бы на грядках или уехал бы рыбачить на речку с приятелями. К своим шестидесяти годам он подходил в отличной форме – пробегал пару километров в парке по утрам и до самого вечера сиял от переполняющей его энергии. Он знал ответ, казалось, на любой вопрос. Иной раз я поражался, как все это помещалось в его голове?

Теперь отец недвижимо лежал в гробу с безжизненным и пожелтевшим лицом, а все вокруг причитали и наперебой рассказывали, какой же он был хороший. Как будто повторение этой фразы тысячу раз могло вернуть его к жизни! Я-то хотел, чтобы присутствовали только самые близкие, чтобы похороны прошли быстро и без всяких обрядов, как пожелал отец. Он напрочь не переносил религиозные традиции ни в молодости, ни в последние годы жизни. Однако родственники взбеленились: мол, не принято так. Неважно, что многие из них видели отца последний раз лет десять назад, да и то мельком.

Я был в шаге от того, чтобы сорваться и высказать родственничкам пару нелестных вещей (в чем наверняка раскаялся бы позже), однако Камила, моя жена, мгновенно осознала, что назревают проблемы. Она стиснула мою ладонь и стала ласково приговаривать, что все пройдет. Все пройдет, а потом станет легче.

Разумеется, пройдет. В этом я не сомневался. Только слишком уж острой была горечь от утраты отца. Серийные убийцы за решеткой доживают до ста лет, а добрые, честные и порядочные люди умирают, едва перевалив за пятьдесят. Где справедливость? Размышляя об этом, я бросил тоскливый взгляд далеко за оградки, на зеленые холмы, и в тот самый момент увидел его.

Большой черный пес сидел в густой траве, высунув язык из-за обволакивающей жары. До сих пор не знаю, какой он был породы – наверняка какая-то смесь ротвейлера и дворняги. Во всяком случае от ротвейлера ему достались треугольные уши, свисающие по бокам, и крупная голова с массивной пастью. Я ещё тогда подумал, что он запросто мог бы перекусить мое бедро, если бы захотел. Крепкая мускулатура говорила о том, что пса много тренировали, и он отнюдь не голодал. А вот ошейника я не увидел. Собака была беспризорной или, быть может, сбежала из дома по какой-то причине.

– Милая, ты видишь его? – спросил я Камилу.

– Что? – Она оторвалась от созерцания вереницы родственников, выстроившихся перед гробом. – Ты ведь не про своего отца говоришь?

– Нет. Про собаку, вон там. – Я указал рукой в сторону холмов, но пес уже исчез.

Камила смущенно и непонимающе уставилась на меня. Должно быть, подумала, что я немного помутился рассудком из-за похорон, однако это было далеко от истины. Конечно, мне было тяжело, невыносимо грустно, но соображал я ничуть не хуже, чем в любой другой день. Пес скрылся в траве – побежал по своим никому не ведомым делам, вот и все. Он ведь живой.

Я взглянул на черно-белую фотографию отца, прикрепленную к деревянному кресту. На ней хорошо запечатлелись мужественные черты лица, однако совершенно не передавались особенности глаз. У отца была гетерохромия: одна радужная оболочка каряя, другая – зеленая. Мне часто казалось, что один глаз был веселым, а второй – серьезным, независимо от настроения папы. Но в черно-белом цвете все едино.