После обеда заработали гаубицы. Значит, часа через полтора пойдут огнеметчики, подумал полковник Соболев и поплотнее прижался к стенке окопа. За спиной послышалась ругань, и на землю рядом шлепнулся капитан Белецкий. Стряхивая с шинели комья глины, он продолжал крыть всех и вся.
– Плохо пообедали, Белецкий? – покосившись на раздраженную физиономию капитана, поинтересовался Соболев.
– Напротив, полковник, я отлично подкрепился тухлой тушеной капустой и остатками прогорклого сала.
– Чего же тогда не в духе?
Соболев подкрутил кольцо настройки диоптрия полевого бинокля и продолжил осмотр позиций.
Гаубицы разродились очередным залпом. Бруствер взметнул грязную мешанину из глины и снега.
– Да твою мать! – снова ругнулся Белецкий.
– Капитан, вы же интеллигент в десятом поколении. Какого черта вы материтесь, как девица, которой наступили на новые галоши?
– Девицы матерятся? Это какие же?
Белецкий с интересом уставился на Соболева.
– Полковник, вы расширили круг общения? Не знал.
– Один – один, – вздохнув, признался Соболев и опустился на дно окопа.
– Мне кажется, сегодня атаки не будет, я прав? – спросил капитан.
– Ты чего злой такой?
– Да надоело все. Три дня назад должны были подвезти патроны.
– Так привезли же.
– Для нагана. Пять коробок. Пять! А надо было тридцать и для трехлинейки! Идиоты! Мы что, наганами от артиллерии будем отстреливаться? Почему в тылу одни кретины? Как их туда отбирают? Меряют линейкой объем мозга?
– Сколько патронов для винтовок есть в наличии?
– Один ящик. Это на час скромненькой стрельбы. А дальше что? Пойдем в штыковую? Так мы даже дойти не успеем! Они нас еще на подходе из «максимов» покрошат! Их у них знаешь сколько? Да что пулеметы! Разведка доложила: немцам на позиции скоро штурмовые бронированные машины подвезут. Танки называются. В переводе с английского – лохань. Ничего себе название придумали. Только выпустили.
Соболев устало посмотрел на расстроенного капитана.
– Не пойму, зачем ты мне все это рассказываешь?
– Выговориться хочу. Сестрица в письме написала, что любые проблемы следует проговаривать с доверенным лицом. Тогда, дескать, волнение стихнет.
– И разум просветлеет?
– Вроде того. Она на курсы ходит какие-то. Отличный способ, правда?
Соболев кивнул и подумал, что способ и в самом деле неплох. Он бы тоже хотел проговорить все, что накопилось на душе. Сесть бы с Анютой у камина, обняться, уютно накрывшись толстым английским пледом, и говорить, говорить, говорить…
Гаубицы бабахнули. Бруствер выбросил кучу грязи.
– Атаки сегодня действительно не будет. Пойдем погреемся немного, – предложил Соболев. – Мне ночью опять на позиции.
Пригибаясь, он побежали по извилистым переходам, чавкая сапогами. На дежурстве офицерам отдыхать полагалось в землянке, устроенной из погреба разрушенного дома. Кирпичные стены, бревенчатый потолок, пол, устланный для тепла сучковатыми досками. Лучшее, что можно было придумать. Солдатам приходилось не в пример хуже. Следуя передаваемому из поколения в поколение правилу, окопники половину шинели расстилали на снегу прямо в траншее, ложились на них, тесно прижавшись друг к другу, и укутывались другой половиной шинели.