Читать Стопов – нет!
Не сказать – часто, скорее периодически семнадцатилетняя Аня наведывалась на железнодорожный вокзал своего провинциального городка. Она поднималась на пешеходный мост, под которым расстилались ветки путей, наполовину забитых составами, смотрела оттуда на проносящиеся товарняки и электрички, что окутывались дымкой от «ЧМЭ3», на провожающих или встречающих людей и т.д. Голоса диспетчера «с зажатым носом», эхом проносящегося по округе, обычно девушка не слышала – в наушниках у неё играла громкая музыка. Более прочего нравилось старшекласснице там, когда темнело: можно наблюдать за красными сигнальными фонарями последнего вагона, как те скрываются за горизонтом. Чем это манило Анну? Грезилось, что дороги стальные ведут в лучшую жизнь! Сегодня она, Белгалова, лишь провожает их взглядом, а завтра, глядишь, сама умчит на скором поезде в одну из двух столиц или хотя бы в административный центр федерального значения. Не увидит более приевшихся лиц, озабоченных гопников со двора, алкашей, грязи; соседок на лавочках, что улыбаются ей при встрече, а за спиной поливают грязью и необоснованно обвиняют в распущенности, и прочих «прелестей». Наивно? Да, мягко сказано!
Однако сегодня Аня явилась на вокзал не следить за аурой станции и не наслаждаться ею – нет! совсем с другими намерениями… для страшного поступка. Именно того, что по глупости юной, определённые граждане помышляют иногда совершить, когда к их стереотипным, подростковым трудностям подмешивается «трагедия» в виде, – «Бросил парень, единственный и неповторимый, таких больше не повстречаю!»
Белгалова обыденно поднялась по ступенькам, дошла до середины мостика, сняла наушники, перелезла через поручень, едва не упав при этом на рельсы, благо, крепко держалась, всё-таки инстинкт самосохранения – великая вещь. Дальше школьница начала «примеряться» и фантазировать: посмотрела на идеально белые (невзирая на слякоть) кроссовки, развела ступни – снизу мчатся вагоны, наполненные углём. Сердце, тоскующее по романтике, прям замирает! Страшно только… хотя мысли и твердят в такт ударов колёс, – «Отпусти руки, и всё! Секунда делов».
Здесь Анна вновь, чуть не сорвалась с моста: её сзади напугала прохожая старушка необычайно громким криком, который превосходил состав, впрочем, последний уже заканчивался:
– Страшно смотреть на вас – тьфу! Мы… мы! – била бабушка себя правым кулаком по левому рукаву синей куртки, – мы концлагеря прошли! На мне с сестрой фашисты клейма ставили вживую, раскалённым железом палили, как скотину какую. Нам жрать нечего было, травинки с земли сметали! Настолько исхудали, что строение скелета можно было изучать по телам нашим! Впереди ничего не видели, спасения не ждали и не мечтали о нём, и всё равно… всё равно к жизни тянулись. И выжили! А вы, – принялась «дирижировать» старушка тростью, что представляла из себя толстую ветку ивы, – вы всё имеете, одета ты вон, як знатно, щёчки пухлые, с румянцем, глаза энергию источают. Вы, молодёжь, сегодня ни в чём не нуждаетесь, ни в чём! И настолько не цените жизнь. Больно, больно и страшно на вас смотреть.
Пожилая женщина резко переменилась в лице, тон её сделался грубее:
– Ай, туда тебе и дорога, дура! Сама бы палкой подтолкнула, да помирать скоро, перед Иисусом отвечать не хочется, было б за кого. Тьфу ты! – поковыляла незнакомая «воспитательница» по дрожащему мосту от приближающегося локомотива.