Город укутался в дым сигарет. Свет фонарей закупорил сетчатку.
Холод на лужах рисует портрет. Пальцы руки заползают в перчатку.
«Это не больно – всего пять минут "– шепчет январь, в застудившие уши. Тянется к горлу, накладывать жгут. – «Кроме меня никому ты не нужен». В легкие стелется карта дорог. Памятью в кожу вгрызается небо.
Где-то в груди застывает комок и превращается в твердое тело.
Город сопит, задыхаясь, в рассвет. Что-то мешает ногам спотыкаться. «Это чужие дома и кювет.» – шепчет январь эхом радиостанций.
Прямо на юг. Два квартала и парк. Дальше направо. Вокзал. Остановки. Старый бродяга попросит пятак. Псина лизнет сапоги с голодовки,
Вяло помашет облезшим хвостом. Касса. Билет. Ожидание. Люди.
Старый автобус мурлычет котом. Пар, как салфетка в стеклянной посуде, будет ложиться слоями на слой. Двинет колеса усталый водитель.
Город, проснувшись, запрет за собой. Вырвет кусок на небесном покрытии. Дальше дорога, дорога, поля, словно протертые простыни ткани.
Сосны, орешник, дубы, тополя…
Голос вокзала с охрипшей гортани.
Ноги вплетаются в серый асфальт. Ветер бушует. Январь замолкает. Время скрывает немой циферблат. Пахнет сосисками. Кофе. «Парламент». Горький, навязчивый, въевшийся вкус. Дым нарекает кафе недоступным. Дальше на запад. Изведанный курс. Два километра пешком. Небо мутно Гонит табун полусонных овец.
Ветер срывается радостным воем.
Два поворота.
Дороге конец.
Перед глазами открытое море.