Читать Ненависть навсегда

Звезды сверкали золотом у дяди на плечах. Среди строго синего пиджака с подпирающим горло галстуком выделялось лицо, которое можно было считать неприметным, если бы не это серьезное, начальственное выражение. Сидя в кресле под щитом с золотым двуглавым орлом России, дядя походил на крупного представителя государственной власти или миллионера, в распоряжении у которого находятся самые богатые рудники страны.

Но вместо гор золота он воротил горы бумаг, для девяноста девяти процентов людей представляющие нулевую ценность. Должность занимал тоже неблагодарную – что за работа копаться в чужом белье? В переносном смысле, конечно. Так-то он сидел перед раскрытой папкой и изучал, что натворил подросток за последний месяц.

Чтение длилось минут десять.

Пролистав до последних показаний, глаза его вернулись к лицевой странице документа: к фотографии под арестом, а затем обратились на парня, находящегося в кабинете по ту сторону стола. Перемены во внешности подростка могли бы удивить любого, видимо, даже такого важного прокурора. Тот мальчик с нежной кожей и курносым носиком, что испуганно глядел с обложки личного дела, превратился в мужика с пучком черных волос на подбородке. Единственным сходством были ресницы, такие же длинные и пышные, как у девочки, но и они теперь неспособны перекрыть враждебного взгляда карих глаз.

Если глаза являются зеркалом души, то сейчас самое время продемонстрировать свою враждебность, подумал подросток.

– Мое имя Войнов Глеб. – Несмотря на мысли, начал он достаточно вежливо. – Девяносто восьмого года рождения.

– Вижу. В мае месяце исполнилось семнадцать лет, и уже шесть приводов.

Прокурор отвечал медленно и отсутствующим тоном, вновь обнаружив что-то интересное в бумагах. Глеб хотел сказать, что на заборе тоже много чего написано, но решил подождать, пока тот не поднимет голову. В ожидании прошла минута. За ней прошла вторая, третья. Прокурор все читал, будто в руках у него был увлекательный роман. То, что на Войнова Глеба обращали так мало внимания, служило ярким доказательством его формального присутствия.

Медлительность, а главное бессмысленность происходящего начинала раздражать.

– Извините, но я писал ходатайство о рассмотрении дела в мое отсутствие. Сотрудники выдернули меня из дома с кисточкой в руках, даже переодеться не дали. А я рисовал.

Прокурор поднял недоуменный взгляд, как если бы рисование являлось какой-то сверхспособностью.

– Занимаешься художеством?

– Да. Пробую перерисовывать известные картины, но пока что получается отвратно.

Как бы не хуже, добавил про себя Глеб. Он не преувеличивал: с живописью у него совсем не клеилось. Наверное, принять этот факт было бы не так обидно, если у него имелись таланты в любом другом творчестве, но беда в том, что их не было совсем. Ни в рисовании, ни в стихах, ни в игре на гитаре Глеб не находил способностей. У него самого складывалось впечатление, будто кроме драк и умения влипать в разные неприятности он ничего не умеет. Очередной привод в отделение – красноречивое тому подтверждение.

– Что ж… – Прокурор отодвинул бумаги и с ходу выдвинул: – Меня не волнуют художества, если это не акт вандализма. Но тебе и без дополнительных статей грозит от трех до девяти месяцев лишения свободы в воспитательной колонии общего режима.