2005, Москва
К утру и без того молчаливая Олеся совсем сникла. Она покачивалась на кухонном табурете, смотрела на Павла, наклонив голову, и по временам порывисто промакала уголок глаза изрядно измятой салфеткой. Олесины сжатые губы подрагивали. Павел сдвинул чашки и лениво насыпал в них по три ложки кофе. В свою чашку бросил кусок сахара, а в Олесину – квадратик чёрной шоколадки.
– Слишком крепкий, хватит уже, лучше чаю, – умоляюще поморщилась Олеся.
– Пора мне, Олесь, – Павел звякнул чайной ложкой о блюдце и встал, – пора, надо ещё билет купить.
– Я провожу. – Олеся подскочила, легко, как упругий резиновый мячик, и скрылась в ванной.
Павел вяло возразил, мол, незачем, но, видя Олесину решимость, смирился.
Утреннее солнце насквозь прошило лучами утлую однушку на окраине Москвы. Три шага, и Павел оказался в крохотной комнатушке. «Девичья светёлка», – умилялся он вчера вечером, войдя сюда впервые. У одной стены – диван для дюймовочки. На нём горка подушек и подушечек. Напротив – открытые книжные полки – Булгаков, Довлатов, Евтушенко, «Ветеринарная фармакология». Посреди них маленький плоский телик. У окна, задрапированного серебристыми шторами и молочно-белым тюлем, узкий столик с ноутбуком и стаканом под карандаши. И повсюду фотографии – по стенам, на полках, на подоконнике. Животные, животные. Львица Сидоровна из самарского зоопарка Павла. И на весь фотозверинец одно человеческое лицо. Павел щёлкнул по носу свой портрет и тоскливо посмотрел на диван: так он и простоял без дела всю ночь.
– Я готова.
Павел обернулся. У двери стояла Олеся. Свежая, как это летнее утро. Тёмно-синее платье в белую полоску, жёлтые босоножки и жёлтая косынка поверх чёрных волнистых волос до плеч. «Останусь!» – разлилась в сердце Павла тёплая нега.
– Тут тебе в дорогу, – Олеся протянула пластиковый пакет.
– Зачем… – Павел не стал спорить и взял. – Спасибо!
«В дорогу! Да, решил уже!» – он твёрдо отмёл уютные фантазии и поднял с пола оранжевую дорожную сумку.
***
Пока Олеся запирала дверь, Павел уже спустился на один пролёт. На площадках бодро торчали из массивных горшков кустики растений с кожистыми листьями. Во влажном запахе свежевыкрашенных стен угадывалась горечь табачного дыма вперемешку с ароматом сдобы – на нижних этажах невидимый заядлый курильщик и неведомая хлопотунья стряпуха уже начали свой день. «Я хочу сюда возвращаться, – Павел почувствовал слабость в коленях, – каждый день».
По притихшему подъезду будильником прозвенели ключи. Клацнул замок Олесиной сумочки, и по ступеням зацокали каблучки-гвоздики. Павел обернулся и увидел силуэт Олеси против яркого окна.
– Идём, а то ещё уедет, – тревожно поторопила она.
Сердце Павла застучало телеграфом: «Вернуться, бросить сумку и в Сокольники, в Лужники. Накормить Олеську мороженым, выпить пива и целоваться, целоваться. Сейчас нужна скамейка под тополями или сиренью, а не такси на вокзал». Но Павел только кивнул и послушно поплёлся вниз.
***
– Казанский? – уточнил таксист, очнувшись от дрёмы.
– Да, как заказывали. – Павел сел вперёд, поёрзал и вышел. – Пересяду, – крякнул он и плюхнулся назад, к Олесе.
– Воля ваша, – пробубнил водитель, настраивая навигатор. – Минут сорок ехать, ещё выспаться успеете.