Часть первая. Упадок.
Фортунато гладил норвежскую лесную кошку. Она не фурчала, просто спокойно сидела на коленях как величественная статуя. Мадам обладала талантом вселять аюрведическое умиротворение. Инспектор охотно погружался в состояние дзен, труднодостижимое в присутствии детей, и сегодня с Маттео и Андреа выпал черёд оставаться ему. Несмотря на охотную помощь двух бабушек-нянь, они с его женой Надей договорились, что кто-либо из родителей должен был постоянно находиться с детьми. Так как жена, по её словам, уже дала своё с лихвой, в последнее время часто дежурил Фортунато.
Он не жаловался, рад был тому, что Надя нашла занятия, которые целиком захватывали её бытие. Она писала статьи в заумном журнале и еженедельно на пару дней по работе уезжала в Рим. Оставшееся время Надя посвящала тренировкам: дзюдо стало её наваждением. Поначалу она возвращалась в слезах с растянутыми связками, ушибленными пальцами, разбитыми губами, синяками. Сильнее всего она страшилась переломов. Надя клялась бросить, через боль возвращалась, потом опять зарекалась. Что-то в ней закалялось: поначалу Надя укоряла собственное невезение, потом поняла, что и другие травмировались, но страдали молча. Вся секция состояла из мужчин и Надя не скрывала, что ей было по душе это окружение. Фортунато не ревновал и даже наоборот испытывал гордость. Физически Надя не изменилась, но очень приобрела в уверенности. Он помнил её слишком уязвимой. Фортунато любил деликатность жены, и сейчас, когда Надя преобразовывалась в крепкий орешек, отчасти ему было жаль.
Он вообще был рад оставаться дома, чего раньше с ним никогда не происходило. После смерти родителей продолжительное время дом в его сознании ассоциировался с кроватью. Молниеносная свадьба окрасила жизнь во все нюансы Пантона, открыла дверь в идиллию и невзгоды. Прошлый год приподнёс ему сюрприз – знакомство с дядей, который на смертном одре завещал ему кошку с приданным.
Воистину странная штука – жизнь, богачи не стесняются своего благосостояния, но Фортунато предпочитал этот факт скрывать. На работе отношение к нему изменилось, стало более холодным, почтенно стерильным, а то и заискивающим. Ему перестали добавлять сверхурочные и повысили до комиссара. Иногда коллеги подшучивали, что теперь ему стоило бы подумать о карьере на телевидении. Действительно, предложений приходило невероятное количество, в том числе как и опекуну драгоценной Мадам. Фортунато превратился в желанного гостя модных программ, высокопочётного и востребованного персонажа.
Наилучшим выходом из ситуации могла бы стать смена обстановки, обнуление, но Фортунато не хотел больше убегать, как уже сделал один раз переселившись из Аквилы в Тоскану. Текущая жизнь его устраивала, он любил свой дом в классическом стиле с видом на Флоренцию. И плюсы были, его перестали жалеть: обнародованное благосостояние начисто стёрло из памяти его сослуживцев тот факт, что он – сирота. Фортунато не любил цифру ноль, способную из ничего увеличивать или уменьшать ценность, в зависимости от своего местонахождения с количественным номером. Сам по себе ничего не значащий ноль мог превращать единицу в сотню или в одну десятую. Фортунато страшился и избегал участи нулями доказывать, что он сам не ноль.