Казимир
Последний раз я был в Театре с мамой, и она плакала весь вечер.
Сейчас я немного лучше понимаю её чувства, хотя тогда не обратил на них внимания. Мне было всего семь, священный возраст впечатлительной наивности: я восхищался каждой деталью интерьера, моя голова кружилась от высоты потолка, пальцы вплетались в металлические побеги виноградных лоз, обвивающих колонны. Я был покорён изяществом и отрешённостью мраморных ангелов. Меня завораживали блики заходящего солнца в мозаике цветных витражей. Люди вокруг казались необыкновенно-красивыми – женщины в длинных платьях, с цветами в волосах, мужчины в начищенных ботинках, с затейливыми перстнями и снежными манжетами рукавов…
Я был влюблён в актёров. Мне, мечтательному мальчишке, они казались существами из сказок. Необыкновенно-красивые, в невероятных костюмах, они двигались легко и плавно, смеялись мелодично, как если бы звенели колокольчики или перекликались струны. Кланялись гостям, гладили клавиши фортепиано. Пели одну и ту же песню из разных концов зала. Светловолосая актриса – на её лице были нарисованы хрупкие абрикосовые ветви с молодыми цветами – наклонилась ко мне с нежной улыбкой и вложила в мою ладонь восковой бутон лотоса.
А мама плакала. Отец обнимал её плечи, говорил что-то ей на ухо: «Вернёмся домой, если хочешь».
– Не хочу, Честер, – отвечала мама, качая головой. Её длинные серьги звенели, соприкасаясь хрустальными гранями. – Я хочу увидеть всё до конца.
За несколько мгновений до того, как погас свет, я спросил маму, что её так расстроило. Разве ей не нравится здесь? Разве это место не похоже на сказочный сон?
– Так и есть, Касси, моё солнышко. Но раньше… Раньше оно было совсем другим.
Я не понял её тогда. Но теперь понимаю.
Ничего не изменилось в интерьере: те же мраморные ангелы у стен, те же колонны, возносящие искусственные лозы к потолку. Точно также свет заходящего солнца искажается в витражных окнах. То же место, то же время, только я другой. Мне больше не семь лет, я не держу маму за руку. Я стою посреди зала и прислушиваюсь к горькому вкусу разочарования.
Сказочное место, самое яркое и волшебное воспоминание детства, рушится на моих глазах.
Мраморные ангелы. Они были красивы когда-то, но сейчас их лица потемнели, в складках одежд скопилась душная пыль. Краски витражей выцвели от времени, кое-где потрескались и даже осыпались. Виноградные лозы вытерты до блеска, листья надколоты, на стеблях – пятна ржавчины. В старых канделябрах – старая паутина.
Была ли она здесь в тот вечер? Тогда я мог не заметить деталей, но мама наверняка видела, что это место умирает. Что никто не заботится о нём, не любит его красоту, не поддерживает его волшебство.
Говорю себе – не стоило приходить. Нужно было улыбнуться афише, воскресить в памяти самые яркие образы того вечера и уехать, погулять в городе, выпить кофе с кем-нибудь из случайно встреченных знакомых. Говорю – ещё не поздно уйти. Развернуться, пройти мимо безмолвного камердинера, преодолеть семьдесят две ступеньки и махнуть водителю, он наверняка даже не успел отогнать машину.
Разворачиваюсь. Прохожу мимо безмолвного камердинера.
Отдаю пальто и трость агенту. Принимаю из его рук маску.