Р
Вне тех всё более многочисленных сфер, где ей приходится вести открытую войну, власть (в её наиболее прогрессивных формах) предпочитает воздерживаться от применения грубой силы. Власти удалось настолько усовершенствовать свои методы, что у неё самой получилось достичь относительной невидимости. Таким образом, вражеские отряды присутствуют повсюду, как войска оккупантов, но врагами их никто не считает, лишь потому что их ещё никто врагами не назвал. Между тем, столь большую территорию ЛЮДИ[1] не смогли бы удержать без широкомасштабного развёртывания войск, техники и агентурной сети. В этих условиях некоторые торопятся заявить, что мы сильно опоздали с критикой власти, поскольку нигде нет ни провозглашённого хозяина, ни, как они выражаются, видимой тирании. И это действительно одна из наиболее заметных особенностей мира авторитарного товара – что концентрированная сила полиции была разделена и распылена в виде мельчайших частиц, которые нашли своё новое пристанище во взглядах, действиях, мыслях, разговорах и даже, в некотором смысле, в органах. Эта метаморфоза не является случайным следствием триумфа товара, но простым развитием того, чем товар является по сути, от разъяснения чего отгородился Маркс. Поскольку он анализирует овеществление как искажение отношений между людьми в отношения между вещами, он оставляет несформулированным итоговый смысл и этого искажения: сокрытие политики, и, в первую очередь, товара как такового, в качестве политического механизма[2]. Но поскольку это сокрытие само по себе также является политическим, всемирное распространение товара является не чем иным, как всемирным распространением политики путём её всеобщей маскировки. Девушка представляет собой основной способ такого распространения. Девушка – это современный образ власти. Настоящая критика, губительные последствия которой будут наиболее бесповоротными и наиболее скорыми, должна начинаться с очерчивания контуров базовой формы угнетения.
Вообще, невозможно объяснить сочетание предельных возможностей и предельной уязвимости, характерное для власти Спектакля, не определив изначально, что эта власть осуществляется не непосредственно на самих людях, но на том, что находится между ними, над их общим миром, над Публичностью[3]. «Общество человечно только как совокупность Желаний, которые распространяются друг на друга и желаются только как Желания» (Кожев)[4]. Спектакль[5] – это тираническая монополия на всё человечное, что есть в обществе. Это непосредственный захват публичной истолкованности[6] Желаний, вооружённая оккупация территории, принадлежавшей этой «совокупности Желаний, которые распространяются друг на друга и желаются только как Желания», антропогенному Желанию признания: дух – то Я, которое присутствует в Нас, то Мы, которое присутствует во Мне. Отчуждение Публичности предстаёт в качестве политической сущности контроля над каждым. Рыночная власть в своей финальной стадии движется по своему изначальному плану туда, где стало совершенно напрасным пытаться различить относящееся к чувственному от принадлежащего к сверхчувственному, туда, где в глубине каждого из них обнаруживается другой – на метафизический уровень.