Читать Золотко в космосе, или Держи ведьму

Выходить из анабиоза непросто. Сознание возвращается урывками, с длинными паузами. Но в какой-то момент глаза открываются, плоская мешанина красок становится объемной 3d картинкой окружающего безобразия, мозг включается и задается вопросами. Кто я? Где я? И что здесь делаю?

Ответы, как ни странно, приходят в обратном порядке.

Лежу. Голая. В чудной стеклянной капсуле, наполненной прозрачной жидкостью, по ощущениям похожей на глицерин, только куда плотнее.

И я совсем не русалка, а человек по имени Василиса Олеговна Пасная, курсант третьего курса Грендонской космической академии.

И скорее не лежу, а плаваю в анабиозном желе.

Дышу через кислородную маску, руки и ноги не шевелятся. Возможно, зафиксированы, как в операционной. А на коже плотно сидят присоски с трубками, выходящими за пределы прозрачного аквариума. Они отражаются в изогнутых стенках моего саркофага.

Сквозь стенки видно плохо: помещение погружено в полумрак. В пределах видимости светились лишь экраны на стене, но изображения на них расплывались, как свет фонарей под ночным дождем.

Анабиозная камера отличалась от тех образцов, которые нам показывали в академии, но не настолько, чтобы не опознать.

Почему я здесь – вопрос без ответа. Последнее, что помнилось, – это как драконид Аррадор тащил меня по отсекам небольшого планетарного корабля. Но на таких челноках не бывает анабиозных камер, только медицинские боксы первой помощи. Что же со мной случилось?

Голова пустая и звенит, как колокол – непрерывно и гулко.

И лишь через какое-то время я осознаю, что колокол звенит не по-русски, на каком-то непривычном рокочущем языке, и я его понимаю. И вовсе это не колокол издает звуки, а наушники, закупорившие уши.

«Для закрепления материала мы повторим конспективно лекцию об иерархии Галактической Империи Эретар, или, по второму официальному названию – Дома Золотой ветви. Система иерархии в Империи не меняется вот уже два миллиона лет…»

Я резко дернула головой. Наушник выскочил, и ухо закупорилось желеобразной массой. От неприятного ощущения я снова непроизвольно дернулась. От кожи отлипли присоски, жидкость в капсуле помутнела, видимость ухудшилась.

Появившийся высокий звук сирены я услышала всей кожей.

Через мучительно долгое время сирена оборвалась. В помещении вспыхнул свет. Я услышала шипящий звук, с каким открываются изолированные отсеки на кораблях, в бомбоубежищах или в полностью защищенных операционных, и на капсулу упала тень: кто-то вошел.

И я сразу ощутила свою наготу – словно по мне проползла отвратительная мохнатая гусеница, которой мир интересен исключительно гастрономически.

Потом включился насос, отсасывающий анабиозную массу, а когда ее не осталось, крышка треснула по шву и отошла.

– Реанимационный период закончен, – оповестил механический голос на чужом языке, который, тем не менее, я отлично понимала.

– Добро пожаловать на мой корабль, аль-дэй Василиса, – на чистом русском языке и даже без акцента произнес незнакомый мужской голос. – Как вы себя чувствуете?

Я слегка, насколько позволяли трубки надетого на голову шлема, повернула голову вправо, на звук. Он серьезно ждет, что я ему отвечу с маской на морде лица и воздуховодом в гортани?

– Я знаю, вы меня слышите и понимаете, аль-дэй Василиса, – голос приблизился, но я видела лишь смутное пятно. Зрение почему-то не фокусировалось на предмете. – Энцефалограмма фиксирует активность вашего головного мозга. Счастлив первым поздравить вас с возвращением в мир, – он сделал паузу. Как робот, ждущий запрограммированной реакции.