Союз Торговых Городов. Киев. Середина лета 2224-го года от Рождества Христова.
Видеть над головой потолок из стройного ряда пиленных, и подобранных одна к одной, досок, оказалось непривычно. Особенно спросонья, потому что последние несколько месяцев по утрам я видел либо полог походного шатра, либо небо. Ну и еще потолок темницы, в которую меня посадил брянский наместник, но это время я помнил плохо. Хотя, пожалуй, оно и к лучшему.
Так же непривычно оказалось и спать на мягком, набитом свежей соломой, тюфяке, лежавшем на кровати. Но к такому я бы предпочел привыкнуть.
Я потянулся на кровати и медленно, стараясь не тревожить сломанные ребра, сел. Поморщился, понимая, что самостоятельно я одеться не смогу, и мне придется снова звать прислугу. Неприятно это было мне, как человеку, который уже успел почувствовать себя воином: оказаться неспособным даже одежку натянуть.
Но ничего не поделаешь, на левой руке я все еще носил лубки, и, если верить местному лекарю, которому меня показали, снять их в ближайшие пару недель мне не светит. И ведь странно такому радоваться, но хорошо, что только сломали пальцы. Могли ведь и вообще отрезать.
Поморщился я еще и потому, что солнце, разбудившее меня, светило прямо в лицо. А еще через окно доносились людские голоса. Нет, хорошее было подворье у приютившего нас купца, ничего не скажешь, вот только располагалось слишком близко к торгу. Может быть, для самого Николая это и хорошо: знает, что и когда происходит, да и приказчикам бежать в случае чего недалеко, но вот покоя гостям это никак не добавляет, потому что голосить там начинают с раннего утра.
Впрочем, утренние вопли торгующихся я как раз-таки проспал, дело шло к середине дня. Нужно было вставать, хотя бы для того, чтобы проведать, как там дела у моей дружины, остановившейся на постоялом дворе неподалеку. Как ни крути, но неполных четыре десятка народа, да еще и с лошадьми, на купеческом подворье разместиться никак не могло. Поэтому парни устроились в большой харчевне, где проедали и проживали мое серебро. Ну да, постой-то оплачивается из моего кармана, куда от этого денешься?
Хотя о деньгах я не беспокоился: мы успешно распродали большую часть добычи, которую до этого таскали с собой, так что теперь могли позволить себе пару месяцев жить в городе на всем готовеньком. Даже учитывая киевские цены, которые были раза в полтора, а то и в два выше, чем брянские.
Вздохнув, я взял с прикроватного столика колокольчик и несколько раз позвонил в него. Николай говорил, что такие завели в некоторых богатых домах, чтобы не напрягать голос, зазывая прислугу. Ну да, местным богатеям голоса нужны для другого: чтобы горлопанить на собрании, которое тут называли вече, и которое решало все политические вопросы города. Или по крайней мере, считало, что решает.
Не успел я вернуть колокольчик на стол, как дверца моей комнаты отворилась, и в нее вошла Людка – одна из Николаевских служанок. Чернявая, как и многие здесь, зеленоглазая девчонка, очень фигуристая. Все, как говорится, при ней. Уверен, во многом из-за этого Николай ее и держал. Ну и из-за того, что в ее руках любая работа спорилась.
– Проснулся? – спросила она, приветливо улыбнувшись и буквально впорхнула в комнату.