Ползучие тени башенных кранов на тротуаре. Фиолетовый вечер. Морозный воздух, населённый призраками людей, шагающих навстречу. Непонятно было – то ли небо фиолетовое само по себе, то ли это краски города так смешивались в нём, подсвечиваясь огнями витрин и высоченных фонарных столбов. Протянутые вдоль дорог контуры деревьев казались бесшумными змеями. То нога вступала в светлое пятно рекламы, то в промежуток между ветками, что стелились диковинным ковром по асфальту. Светофоры исправно посылали сигналы: яблоко, апельсин, томат. Шуршали автомобили.
Даже такое простое место, как сквер, было сложным. Всё, что в нём есть – людской вклад.
Скамейка, памятник. Расчищенные дорожки. Высаженный кустарник. Даже ёлка была затеяна – «исполняла роль». Функциональная ёлка. Нынче можно поторопить природу. Больно долго ждать цветы или фрукты в их естественном виде.
Непонятно было, куда люди торопились, но торопить надо было всё – и природу, и технику – а иначе жизнь казалась топтанием на месте. Фиолетовый сгустился, превратившись в сиреневый. Хотелось дотянуться до неба и поворошить облака, но рука была ничтожно коротка. Человек вообще крошечный, как песчинка, но мысль его простирается на необозримые пространства. Ведь надо же было додуматься хотя бы до скамейки.
Хотя – зачем? Что было бы здесь, не пройдись тут человек? Да ничего. Никакого сквера. Даже понятия сквера не было бы. Ну и что, плохо кому-то от этого? Откуда знать, если мы родились в сквер. Мы всю жизнь знали, что это, как выглядит. Мы всю жизнь сидим на скамейках, греем чайник к завтраку, надеваем носки. Но это же всё – человеческая мысль. Годы, десятки, тысячи лет развития…
Всё ради носков. Ради удобной лавки, с которой можно наблюдать ненатуральный, но такой красивый закат. Чернильный вечер. Холодный и холодно сообщающий о действительности: всё, что есть вокруг – акт идеи. Подумать только, тысячи лет…
К огда-то уже видено всё это. Всё то же самое небо – а разве было другое? Как постоянная экспозиция в музее: приходишь и смотришь в любой день, и видишь одно и то же.
Рассветы, закаты… Всё то же самое солнце. Мы уже были здесь. Сеанс никогда не кончается. Возможно, он когда-то начался, но не заканчивается. Где край неба? Разве его кто-нибудь находил?
Пристальный взгляд ничего не даёт. В музее можно гипнотизировать картину, в сквере – закат, и что дальше? В детстве хочется пройти по радуге, и непонятно, почему нельзя. Почему нельзя заглянуть за горизонт? Что такое вообще горизонт? Просто понятие. Ведь надо же было как-то называть наблюдаемое. Изобретаемое. Надо было перейти от мычания к членораздельности.
Воздух холодел, а небо превращалось в чёрное. Чёрный бархат. И бледный, словно не-вызревший лимон, месяц. Тонкий и незащищённый младенец. Сколько раз всё это было наблюдаемо? И всё равно хотелось смотреть, как пересматриваешь одни и те же полюбившиеся фильмы. Любимый тонкий серпик месяца в бесконечной, немыслимой дали, пронзаемой редкими кометами. Счастливые! Им можно летать…
Вечер загустел. Скамейка опустела. Город спал, укрытый одеялом из звёзд. Настроение.
– Оранжевый вам очень к лицу, – произнёс он.