Моя бабушка говорила: «Ничто так не вдохновляет, как несчастная любовь, похороны и переезд».
Летом девятнадцатого года я нашёл квартирку на Сокольной, возле Краковского сквера. Теперь дорога до работы занимала полчаса пешком или десять минут на велосипеде – для столицы Северной Усландии, Могильска, роскошный вариант.
Я всерьёз решил заняться научной деятельностью, мечтал отгородиться от шума и света, забраться в тёмную раковину, тайное подземелье и при свечах и Massive Attack писать диссертацию, монументальное подтверждение своего осмысленного существования в этом мире. Да, убеждённый, что лишь докторская степень может служить логическим завершением образования, я направил все помыслы на создание подобающей обстановки. И квартира, с двумя просторными комнатами, старинной мебелью, лепниной на потолке и картинами на стенах, располагала к интеллектуальной работе как нельзя лучше. Так я думал, на это надеялся. Пожилой хозяин, Артур Абрамович Зильбер, вопреки расхожим национальным предрассудкам, просил слишком мало, и я радовался своей удачливости. В предвкушении образа жизни, о котором грезил, я отодвинул подальше прошлые неудачи, тревоги и печали. Наступало время расцвета, время свершений. К тридцати шести годам мне наконец стало казаться, что я понял механизмы жизни, принял её правила и несовершенства, нашёл баланс. Последние месяцы приступы моей агрессии, что тревожили окружающих всю мою сознательную жизнь, умирали в зародыше, даже без особых усилий с моей стороны. Счастье было осязаемо.
Благословенный покой длился три дня, пока я впервые не услышал аудиоспектакль под названием «Семейный скандал». Где-то за стеной, то ли снизу, то ли сбоку, женщина проклинала мужчину, мужчина искусно отбивался матом и, похоже, посудой, а я мысленно умолял их заткнуться, заталкивая поглубже в уши вакуумные наушники и отмечая на горизонте знакомый пиратский корабль злости и раздражения. Мне близки заветы буддизма и Эриха Фромма, хотя, если бы не мой святой оптимизм, я убил бы их обоих. Что ж, могло ли быть всё идеально? Нет, путь на Олимп тернист.
Когда отступали внешние силы, за дело брались внутренние: диссертация росла медленно, ползущим растением заполняла листы черновиков, чаще заполняя лишь голову, и приходилось постоянно вымаливать слова, чтобы они выходили и складывались в предложения, образуя связный текст. Я теперь понимал писателей из фильмов, где они бесплодно пялятся на белый лист по несколько часов. Медитация в стиле дзен, только без обретения спокойствия ума.
Спустя пару недель я кое-как свыкся с ежедневным выплеском эмоций шумных соседей и поэтому, когда послышался стук, стоически продолжил развивать мысль об аспектах социальной изоляции у стайных животных. Однако стук повторился ещё, потом ещё раз, и уже нельзя было обмануться: он исходил от моей двери. Где бы я ни жил, всегда отключаю звонки: уж больно они навязчивы! Словно шаровая молния влетают в дом и не приносят ничего хорошего. Отложил ручку, встал, размял затёкшую шею, прошёл в прихожую мимо зеркала в полный рост – растянутая майка, странного вида фиолетовые шорты, не мешало бы побриться. Заглянул в глазок – никого. Снизу где-то: «Тук, тук-тук».