Читать Ovum

…и садится ему на лицо».

Я написала последнее слово, поставила точку, нажала Еnter, и экран ноута погас. Ещё секунду у меня перед глазами светилась цифра 31. Тридцать одна страница нейроскрипта. Потом погасла и цифра. Я воткнула в гнездо кабель питания, нажала On/off, постучала по клавишам. Не помогло.

Ноут умер.

Скрипт, конечно, никуда не пропал. Сохранился в метаоблаке Morgenshtern’а, на бэкап-сервере Комитета Сестёр, во вселенском кеше. Информация не пропадает. Всё дублируется, каждая буква записывается в блокчейн. Захочешь, ничего не удалишь из этих облачных цепей. Так было до Перехода, так происходит сейчас, так будет всегда.

Другое дело ноут. С паутиной из тысячи царапин на алюминиевой крышке. С протёртым до прозрачности пластиком на пробеле и левом Shift’е. С тремя битыми пикселями в разных углах экрана, минуту назад они светили сквозь матрицу белым неоном, последний раз за десять лет.

До Перехода у меня никогда не было десятилетнего ноута. Политика студии, раз в три года профилактическая замена. Нужно было только подождать полчаса, пока айтишник сидел за моим столом и настраивал рабочую почту, посмотреть в окно, на здание соседнего бизнес-центра, на усатого мужика в белой рубашке возле входа, он выходил покурить за компанию с высоким охранником в чёрной форме и с жёлтыми шевронами на рукаве, издалека они вдвоём напоминали рисунок Tom of Finland, сходить на офисный обед, налить из автомата бесплатный офисный капучино.

До Перехода мой мир был на гарантийном обслуживании. Все поломки учитывали заранее и авансом вносили в бюджетную ведомость.

Потом гарантия закончилась.

Мёртвый десятилетний ноут лежал передо мной на столе из ДСП, между пятном от сигареты и пятном от вчерашнего кофе.

Мне было не на чем закончить этот чёртов скрипт. Завтра мне нечем будет заплатить за жильё. Я знаю, да, невелика потеря, дыра, студия площадью двадцать квадратов, больше похожая на морской контейнер, плита на две конфорки, стол из ДСП напротив плиты, стоячий душ и самый нелепый предмет в мире, хрустальная люстра с гирляндами гранёных шариков. Но кровать, господи, кровать. В этом двадцатиметровом контейнере стояла настоящая кровать, огромная, в половину единственной комнаты, с настоящим матрасом на пружинах. Роскошь. Пойди найди такую в съёмном жилье экономкласса. И купить не на что.

Я захлопываю алюминиевую крышку, закрываю глаза, отсчитываю семь ударов сердца, открываю глаза, беру его обеими руками, потерпи, родной, сейчас всё закончится, и об столешницу с размаху. Он неожиданно мокро хлюпает нутром, у него там накачанный спермой презерватив, вздутые водянкой кишки, расплавленный мозг, желе из жира.