До недавнего времени в деревнях наших бытовало такое поверье (а, может, бытует оно и сейчас): нельзя доброму человеку поздним вечером или ночью в одиночку мыться в бане. Уж коли замешкался, не жалей дров и на другой день протопи да помойся, только в полночь в бане не показывайся.
В селениях, что затаились среди тягучих моховых болот да встали по берегам мелких речек, говорили, будто ночью в бане сам баенник1 моется. Потревожишь его – добром та встреча не окончится.
В местах же навроде нашего Никулина, где к домам подходили глубокие-преглубокие воды, остерегались ещё и другой напасти: вот пойдёшь ты в баню в неурочный час, повстречаешь на берегу русалку, и уведёт она тебя с собой в подводное царство. Русалка не рыба – бесхвостая, о двух ногах, видом женщина, а всё не человек. Утопленница ли, кто ли…
Чего усмехаешься? Видали русалок у нас, ещё как видали, только записывать про то не записывали. И на самой Шексне, и на озёрах видали – спроси вот тут одного зареченского2… Ему дед сказывал, а его деду – свой дед, как на Зауломском озере, что в Суховерхове, выныривала из воды девица и сидела на камне.
Но то было совсем уж в старое время! В наших же местах вспоминали другую историю, случившуюся не столь давно. Ну, как… Ста-то лет ей не будет, а всё же произошло это задолго до прихода большой воды3, когда Кудряшово звалось не то Поповским, не то Поповской.
Леса-то наши, знаешь, непростые – заповедные, любят пошаливать. Иной раз заманят грибами-ягодами, закружат, заведут на болото, где багульник цветёт, наведут дурман, еле выберешься. Насовсем уж не пропадёшь, а намаешься досыта.
Да-а, доводилось около Лимонова грибникам путаться и не в чащобе какой, тут, рядышком. Как-то раз одни пробирались из леса к деревне, им бы вот-вот выйти, а тропинки-то и нету. Пропала тропка, будто и не бывало её никогда. Уж и кур деревенских слышно, и дома должны показаться, только ходу им нет. Что за пакость такая? Тьфу! Знать, лесной дух балуется, закрывает тропу. Так и пошли по Гремихе4