Понедельник.
Паровоз натужно пыхтел, стараясь успеть за уходящим днем. Солнце уже зацепилось за черные деревья и подпалило перья облаков.
«К перемене погоды красота такая», – вспомнил Иван дедову примету, разглядывая небо в открытую дверь теплушки. «Дождь пойдет – дед никогда не ошибался». Из пылающего солнечного диска проклюнулись черные точки. «Птицы? А нет – самолеты… Наши? Немцы?», – щурил на закат глаза Иван. Но против солнца не разглядеть.
На повороте эшелон замедлил ход. Вагоны накренились, набежали друг на друга, лязгнули железом. Старый товарняк заметно наклонился на насыпи, заскрипел деревом. Буржуйка распахнула дверцу и оглядела теплушку пылающим оком.
Кто-то спросонья спросил:
– Фронт уже?
Ответить ему не успели. Ахнул близкий взрыв, следом загромыхало и завыло все вокруг. Небеса обрушились на землю. Вагон подпрыгнул на рельсах, пошел вниз по насыпи и завалился набок.
– Из вагона! Все из вагона! – срывая голос, орал молодой чернявый взводный. – К лесу! За мной!
Ужас близкой смерти подхватил Ивана и понес по полю к лесу. На бегу, не чуя под собой ног, мельком обернулся на вагоны. Фашисты бомбили эшелон, расстреливали пулеметами мечущихся людей. Несколько вагонов горело, пар поднимался над опрокинутым паровозом. Сколько самолетов, Иван не разглядел.
За первыми деревьями остановился. Тело бил колотун – страх выходил дрожью. Присел на подгибающихся ногах и огляделся. Рядом тяжело дышали несколько бойцов. Винтовки были не у всех. О своем оружии Иван вспомнил только теперь. Винтовка осталась в вагоне. За спиной клацнул затвор. Невидимый за деревьями хрипатый боец спросил:
– Ну почему, почему нам не выдали патроны вместе с винтовками?
Они заблудились в трёх соснах. Прячась под деревьями от самолетов, пошли лесом к голове поезда, как скомандовал молодой командир, но наткнулись на озерцо. Стали обходить его, забирая все глубже, да увязли в болоте. Решили вернуться. К тому времени уже стемнело. Но огней пожара от горящих вагонов не увидели: то-ли за деревьями не разглядеть, то-ли погасли. Куда идти никто в точности не представлял. Решили заночевать тут же: утро вечера мудреней. Выставили караул и, не разводя огня, затихли под деревьями. Спал ли кто этой ночью?
Иван сидел, крепко прижавшись спиной к дереву, с закрытыми глазами, но спать не мог: его трясло мелкой дрожью – от пережитого, от страха дня грядущего, от промозглой стылости тумана, наползающего от озера на лес. «Вот и лету конец», – подумал Иван, сгребая вокруг себя опавшие листья. Листьев было много. Он их греб и греб. «Вот бы засыпаться ими с головой и уснуть. А проснуться, и не было войны…»
Вторник.
Утро тихо пробудилось невнятным светом в лохматых космах туманных деревьев.
– Пошли, – тихо, не по-военному скомандовал взводный, и красноармейцы двинули сквозь туман на запад.
Хрипатый сказал:
– Раз туман с утра, значит, день будет солнечный.
Туман чудным образом лег над землей: от колен и до плеч. Стоило прилечь на землю, и можно увидеть только ноги до колен. Снизу по ботинкам с обмотками и не определить, кто тут какого звания. И лишь взводного выдавали сапоги. А встанешь в полный рост – одни головы торчат стриженые. Местами, ступая в низинки, ныряли в мряку с головой. Тогда взводный тихо то-ли советовал, то-ли командовал: