⇚ На страницу книги

Читать Там, за закрытыми глазами

Шрифт
Интервал

«Жизнь и сновидения –

страницы одной и той же книги.»

Артур Шопенгауэр

Григорий Делирусов

Среди тысячи молодых дубов с позолоченными кронами, по пустынной аллее вдоль акватории Финского залива, легкий ветер кружил опавшие листья под ногами прохожих. Лучи осеннего закатного солнца плескались в воде, рассыпаясь бриллиантовой крошкой, а над ними носился дикий крик чаек. В небе складывались в причудливые картинки пышные облака, отражаясь сахарной ватой в акватории старого парка «Дубки».

На скамейке у берега сидел мужчина средних лет, одетый неряшливо в не глаженный потрёпанный старый костюм с синей рубашкой. Брюки ему были явно великоваты, ботинки истоптаны. Лохматые, пепельного цвета, волосы были небрежно собраны в пучок. Щетина недельной давности закрывала шрам над когда-то бывшей «заячьей» губой, перенесшей в детстве операцию. В огромных голубых глазах была печаль и сожаление. Тяжело вздохнув, он встал, погладил вырезанные 10 лет назад на спинке скамейки буквы «Г+С» в обрамлении в форме сердечка, и неспешно пошёл к выходу из парка.

Григорий Делирусов работал инженером по разработке искусственного интеллекта в отделе перспективного развития в крупнейшем в стране научно-техническом центре с компетенциями в области разработки, производства и поставки информационных и комплексных систем автоматизированного управления, программного обеспечения, приборостроения и микроэлектроники. Каждый день он вставал ровно в пять утра, без будильника, делал зарядку, принимал контрастный душ, заваривал кофе в турке на плите и ел овсяную кашу. Надевал один из десяти костюмов, когда-то заботливо собранных и убранных в шкаф его любимой женой Софьей. В любое время года, в любую погоду он шёл пешком до метро и ехал на работу. После работы ровно в шесть вечера он шёл в Российский научно-исследовательский нейрохирургический институт им. проф. А.Л. Поленова, в одном из отделений которого уже второй год в коме лежала его супруга. Он сидел рядом с ней, глядя на монотонно пикающие приборы, и рассказывал, как прошёл его день, как неспешно осень раскрашивает их любимый парк в янтарный цвет, что в детской, где должен был расти их будущий малыш, Григорий оборудовал лабораторию, чтобы работать дома по вечерам. Он гладил её еле тёплые бледные неподвижные руки, исколотые катетерами, слушал её тихое дыхание в трубку ИВЛ, целовал закрытые веки, желая вновь увидеть искры её жизнерадостных карих глаз. Расчёсывал чёрные длинные локоны, заплетая их в косу. И, каждый раз, уходя на прощание просил прощения за то, что его не было в тот самый злополучный день, когда она упала в детской, вешая новые занавески. Его, как обычно не было дома, а пришёл он с работы слишком поздно. Если бы он спешил быстрее домой к любящей жене, принимавшей его, несуразного, тощего телосложения, невысокого роста; если бы он следил за ножками табуреток, подкрутив их все, чтобы они не шатались; если бы он разобрал тяжёлые коробки с будущей мебелью в детской… Тогда Софья не упала бы и не ударилась об них головой. Она не пролежала бы без сознания до поздней ночи, что последствия удара стали необратимы. Сейчас она бы пела колыбельные песни в детской их малышу, пока заботливый муж и отец готовит на ужин любимую Софьей пасту с беконом и сыром.