– Сень, ну оставил бы, а? – нудно канючил худощавый молодой человек, накручивая собственную майку на палец. – Я б еще поснимал, а? Ты не представляешь, как моя Люська на этой камере смотрится! Прямо чистая артистка! Она даже ходить по-другому стала, вот честно тебе говорю! Раньше эдакой утицей плавала, а сейчас…
– Ага! Гусыней поплыла! Чего тебе там снимать? – нервно отбрехивался лощеный молодой мужчина лет тридцати, пытаясь затолкать кинокамеру в кофр. – Блин, да что ж такое-то? Чего тебе там снимать? Свою тещу в костюме Зайки? Не смеши меня. Если б вместе отмечали, тогда б еще куда ни шло – снимай свою утицу, а если вы отдельно, значит, тогда мне и самому надо… Блин, да что ж она не лезет-то?
– Сень, ну там всякая родня приедет, а я уже сказал, что это моя кинокамера… Они уже сюжет для документального кино придумывают, – никак не мог смириться друг.
– Ничего, разыграете сценку просто так. Устроите кружок имени Немировича-Данченко… Ну все, Петь, пока. С Новым годом тебя… И родню свою поздравь.
Семен Овчаров уже давил на кнопку лифта, но тот никак не мог добраться до третьего этажа. Поэтому грустный Петька все еще пытался воззвать к овчаровской жалости:
– Сень, ну у меня ж Люська специально платье новое пошила, хотела себя… это… увековечить для потомков.
– Не издевайся, твою Люську современники едва переносят, а она еще для потомков! Все, пока…
Лифт наконец соизволил явиться, двери нехотя разъехались, и Овчаров нырнул в кабину.
– Все, Петь! Передавай привет родне! – уже из лифта крикнул Семен.
Только сейчас Овчаров заметил, что в кабине он не один. Вместе с ним ехал сварливый папаша с весьма миленькой дочерью виноватого вида. Папаша был явно чем-то недоволен и не стеснялся в выражениях:
– Кобыла такая, рожу намалевала, а про холодец не вспомнила! А я говорил, что Новый год это и не Новый год вовсе, если на столе холодца нет! Какого хрена ты про холодец не вспомнила?! Колготки себе, значит, не забыла купить?!
Семен чувствовал себя явно не в своей тарелке. Мало того что у него самого настроение было мерзопакостным – и это в самый канун такого праздника! – так тут еще этот дятел по башке долбит.
– Папаша, я слышал, от холодца кости слипаются, – брякнул Семен откровенную глупость и весело подмигнул девчонке. – Наварите лучше киселя. Это недолго.
Папаша опешил. На некоторое время он потерял дар речи, а потом накинулся уже на Семена:
– На кой черт мне твой кисель, ты подумал? Это ж Новый год тебе, а не поминки! Кисель! Ты б еще кутью предложил! Кисель! Это ж надо было такое ляпнуть сдуру-то!
– Папаша, не искрите, вон у вас как волосы-то вздыбились. Не ругайтесь, – миролюбиво предложил Семен. – Нам с вами еще до первого этажа ехать, дорога неблизкая…
Овчаров откровенно потешался над угрюмым мужичком и подмигивал девушке. Но ту отец, видно, так запугал, что девушка лишь бросала на Семена робкие взгляды… Какие-то странные взгляды, слишком непонятные… Познакомиться хотела, что ли? Семену даже на миг показалось, что он откуда-то знает эту девчонку. Но откуда? Ересь какая-то…
Лифт дернулся, остановился и раздвинул дверцы.
– С Новым годом вас! – весело махнул рукой Овчаров, чуть не выронил камеру, чертыхнулся и быстро выскочил из подъезда.