Задавшись благими намерениями, я отправился в деревню хозяйничать, но потерпел фиаско. Несколько лет жизни, тяжёлый труд, дело, которое я горячо полюбил, десятки тысяч рублей, – всё это погибло, прахом пошло…
Побуждает меня взяться за перо желание выяснить вопрос: следует ли продолжать опыты вроде моего? Отсюда основная задача моего труда – добросовестное, без всяких предвзятых соображений, буквальное воспроизведение бывшего.
Познакомившись с моею работой, читатель увидит, что, преследуя благие намерения, я довольно бесцеремонно, если можно так сказать, повернул жизнь своей деревни из того русла, которое она пробила себе за последние 25 лет, в русло, которое, в силу разных соображений, показалось мне лучшим.
Такой поворот не прошёл для меня безнаказанно. Может быть, это произошло в силу моей неспособности или неумения взяться за дело, а, может быть, и в силу общих причин, роковым образом долженствовавших вызвать неудачу.
Об этом пусть судят другие.
Князь Юматов. – Сын Юматова. – Скворцов. – Николай Беляков.
Ярко сверкает, точно застрявший в расщелине, пруд. Весело сбегает к нему со стороны горы зелёный лесок, а по другую сторону пруда далеко и привольно раскинулась хлебородная степь. У самого берега тесно жмётся друг к другу ряд старых, покосившихся изб. Деревня называется – Князево.
Лет сто тому назад земля эта была высочайше пожалована князю Г. и для заселения её он вывел 80 дворов из Тульской губернии.
Об этой отдалённой эпохе сохранилось очень мало воспоминаний. Существует и до сих пор группа старых берёз, в виде аллеи, – остаток бывшего здесь некогда сада. По словам соседних крестьян, под этими берёзами князь учил своих мужиков уму-разуму, т. е. попросту сёк. Князевские мужики обходят этот факт угрюмым молчанием. Детали изгладились и упоминается князь только для выражения самой седой старины.
– Эта земля ещё при князе пахалась.
– Уродило так, как только при князе рожало.
В начале девятнадцатого столетия князь продал имение соседу Юматову, а крестьян взял на вывод.
Но крестьянам, видно, уже успели приглянуться эти привольные места. Полюбили они и гладкую поверхность своего пруда, в котором столько рыбы, что только не ленись ловить, и лесок, где так много грибов, ягод, а ещё больше дров, лыка, оглоблей, а то и бревёшек; полюбили и то привольное поле, что так щедро оплачивает их работу, благодаря своему двухаршинному чернозёму. Узнав, что князь хочет их вывести, вся деревня в один прекрасный день точно сквозь землю провалилась: остались только избы да дворы; всё же живое, как владельцы, так и скотина, исчезло. Дело кончилось тем, что, побившись месяца два и не найдя никого, князь отстал от крестьян и передал их Юматову.
Князевцы любят вспоминать об этом времени, но, по обыкновению, скупы на слова.
– В поляном лесу жили, – в норах, как лисы. Сейчас есть след. Руками хлеб мололи… Ничего, Господь помог, вытерпели…
Соседние деревни вполголоса рассказывают охотникам послушать причину, побудившую князя продать имение.
– Подшибся князь через своих мужиков, – озорники они. И сейчас добра от них никому нет, и раньше не было. За озорство их и из Тулы перевели. Весь их род уж такой. Недаром Юматов отбивался от них, точно чуял, сердечный, свою судьбу.