Читать Синий камень
Апрель 1950 года. Утро тогда не торопилось освещать небосклон над тайгой и проселками. Весеннее солнце лениво взбиралось ввысь. Влажный туман покрывал луга, делая их похожими на пушистые вершины облаков.
Деревня уже не спала. По хутору россыпью горели масляные лампы – все собирались. Во дворах лаяли собаки и кое-где повременам вскрикивали петухи.
Не спала и семья Тарасенко. Отец молча сидел у печи. Мать наказывала старшей дочери. Та молча слушала и тихонько кивала.
Теперь троим детям предстояло на весь день остаться одним. Тяжесть крестьянской жизни заставляла взрослых трудиться неимоверно. Отец работал на лесозаготовках, а мать в поле. И дети жили сами по себе, цепляясь друг за друга. Так было у всех в Красном Хуторе – деревне близь Саяногорска.
– Как там, инструктаж кончен? – небрежно спросил отец, глядя в сторону.
Мать поцеловала дочку на прощание, тяжело взглянула и пошла в утреннюю полутьму полей. Отец вышел молча и тихо.
Тамара, так звали старшую из детей Тарасенко двенадцати лет отроду. Маленькая и бледная она молча стояла на пороге. Привычна была картина уходящих с рассветом родителей. Румяные нити начинали прошивать полотно небес далеко на востоке. Становилось светлее, и было видно, как из домов хуторка выходят крестьяне.
«Теперь они вернутся только к ночи, когда в небе будет лишь пара искорок» – подумала Тамара.
Её младшие брат и сестра ещё спали. Поэтому она могла спокойно постоять и подумать. В том возрасте, в котором была Тамара, начинаешь замечать тонкую печаль в красотах природы; вместо того чтобы бегать и кричать, как раньше, когда был ребенком, теперь всё чаще ищешь тишины, мысли или ещё чего-то, что выразит нельзя.
В странном забытьи девочка простояла минут пять. Затем встрепенулась, вспомнила о хозяйстве и начала суетиться: покормила куриц, затем пошла в сарай и принялась доить корову. После и корова была накормлена. А полведра молока Тамара снесла в дом. Девочка вспомнила, что не проверяла яиц в курятнике и незамедлительно исправила оплошность.
К семи утра Тамара уже вычистила курятник и теперь возвратилась в избу. Она наскоро умылась, развернула тряпочку и достала из неё пол буханки серого хлеба. Разломав его на мелкие кусочки, положила в большую глиняную тарелку и залила молоком. Завтрак был готов.
– Коля, Нина, – молвила Тамара, зайдя в маленькую детскую комнатку.
–Ну, ещё пять минут… – послышалось просительное слово.
– Нет, вставайте бегом, а нито я одна всё слопаю…
– Ладно, ладно.
Дети знали, что лишить завтрака не пустая угроза. А в деревенском быту это означало остаться на день голодным. Летом ещё можно было обдёргать грядки да ягоды, но весной всё было пусто.
Младший Коля быстро юркнул к умывальнику, плеснул три капли себе в глаза и прыгнул на лавку, требовательно указав: «Давай харчи!».
Маленькие огоньки его глаз только зажглись и ещё не вполне улавливали обстановку, освещаемую тусклым светом керосиновой лампы. Поэтому, требуя харчей, он в полной уверенности смотрел в пустую стену, думая, что это Тамара, которая теперь стояла с противоположной стороны.
– Так плохо умылся… – начала Тамара материнским тоном, – иди глаза протри получше да руки хорошенько вымой.
Удивительно, как у двенадцатилетней девочки может так хорошо получаться изображать мать. Так хорошо, что проказник Колька, который прошлым годом по шалости упал при отце в погреб, глубоко вздохнул и пошёл умываться.