Читать Мысли о войне

© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2022

Теобальд фон Бетман-Гольвег

Когда князь Бюлов при выходе своем в отставку в июле 1909 г. передавал мне дела рейхсканцлера, он набросал в обстоятельных беседах со мной картину отношений Германии к соседним государствам. В основном его мнение сводилось к тому, что наши отношения с Россией и Францией удовлетворительны, но что поведение Англии представляет предмет серьезных опасений. Однако он надеялся, что путем особо предупредительного обращения с ней удастся и здесь установить лучшие взаимоотношения.

По моим личным впечатлениям, недоброжелательство к нам не состоящих в союзе с нами европейских великих держав, взращенное королем Эдуардом с его политикой изоляции Германии, неизменно продолжалось. Руководитель внешней политики России г. Извольский склонен был выражать в очень несдержанной форме свою непримиримую ненависть к графу Эренталю и к направляемой им австро-венгерской политике. Та настойчивость, с которой русский посол граф Остен-Сакен – тип настоящего дипломата старой школы – содействовал поддержанию традиционной дружбы с Германией, не могла рассеять убеждения, что более влиятельные силы в Петербурге переносили враждебные тенденции против Дунайской монархии и на союзную с ней Германию. Наше поведение в боснийском кризисе 1908/1909 г., имевшее в виду предоставить русскому кабинету выход из того тупика, в который он попал, и действительно ему таковой и предоставившее, подействовало как вызов, брошенный чувству собственного достоинства России, и постепенно она сжилась с мыслью, что Германия представляет главное препятствие к осуществлению вновь возникших у нее после японской войны претензий на исключительное влияние в политических делах на Балканах и в Константинополе.

Отношения с Францией были в то время ровные. Заключенный в феврале 1909 г. договор относительно экономических интересов в Марокко при точном его соблюдении мог, казалось, предупредить дальнейшие трения; тогдашнее же французское правительство старалось не допускать чересчур громких проявлений мечты о реванше. Г. Жюль Камбон, французский посол в Берлине, неоднократно подчеркивал необходимость более дружеских отношений между обоими правительствами, живо вспоминая серьезное беспокойство, которое он пережил в 1905 г. Характер своих соотечественников он знал слишком хорошо, чтобы не понимать, что вынужденная в свое время отставка Делькассэ причинила галльскому самолюбию мучительную рану, которая, несмотря на удовлетворительный для Франции исход Алжезирасской конференции, еще не зарубцевалась. Он честно учитывал, что воспоминание о 1870 г. и Эльзас-Лотарингии, стремление к реваншу за понесенное тогда поражение, помимо всех событий дня, оставалось во французской политике фактором, который, не взирая на общее упрочение положения, мог повлечь за собой самые серьезные последствия.

В Англии король Эдуард находился на вершине своего могущества. Английские политики часто его восхваляли, как великого peacemaker’а (миротворца), и с особой настойчивостью протестовали против мнения, будто то направление, которое приняла политика Англии по отношению к Франции и России, имело целью изоляцию Германии или даже вооруженное на нее нападение. Подобные мнения лорд Хольден в своей речи 5 июля 1915 г. признал решительно ложными и неосновательными. Он одновременно прав и неправ. Нахожу необходимым с самого начала оговориться, что я считаю неверным, будто король Эдуард или официальная английская политика после него проектировали вооруженное нападение на нас. Но было бы пустым спором о словах опровергать, что король Эдуард проводил план нашей изоляции и добился ее. Факт тот, что отношения обоих кабинетов, в сущности, ограничивались лишь соблюдением формальностей, сопряженных с взаимоотношениями двух ненаходящихся в состоянии войны государств. Во всех вопросах международной политики, по которым мнения расходились, Германия была поставлена перед лицом тесного союза Англии, России и Франции, который не только нагромождал всяческие препятствия на пути ее начинаний, но систематически и с успехом старался отвлечь Италию от тройственного союза в свой лагерь. Можно это называть как угодно: изоляцией, политикой balance of power (равновесия сил) или как-нибудь иначе. Целью являлось – и намеченная цель была достигнута – образование такой группировки государств, которая, путем объединения сил, превышающих силы противника, препятствовала бы – по крайней мере, дипломатическими средствами – свободному развитию возрастающих сил Германии. Так понимали эту политику не только шовинистические, но и строго миролюбивые круги Англии и Германии, а также и нейтральные наблюдатели. Антанта, в течение войны так заботливо обращавшаяся с своим протеже – Бельгией и с таким энтузиазмом восхвалявшая ее, как союзницу в борьбе за право и справедливость, не могла обойти молчанием единодушного мнения бельгийских дипломатов. Их сообщения, освещающие буквально подавляющим материалом разные стадии развития политики изоляции, имеют, пожалуй, больше веса, нежели многочисленные английские голоса, которые тоже не упускали ни одного случая радостно приветствовать entente cordiale (сердечное согласие) и его недружелюбные – чтобы не сказать враждебные – тенденции против Германии.