Вспомнить всё
Лето 1997 года
Смех Ральфа Гармана [1] заполнил салон новенькой, блестящей «Хонда Элизион», которую Риккардо приобрёл два месяца назад не без помощи своего университетского друга и компаньона по бизнесу Чатри Ли – американца с индуистскими и японскими корнями. Автомобиль, пригнанный в Нью-Йорк прямиком из Токио, теперь нехотя плыл по 81-ому шоссе, несмотря на то, что Риккардо выжимал максимум, допустимый на мокрых, скользких дорогах.
– Не понимаю, зачем ты хочешь продать магазин, который приносит прибыль, – пробормотала Карла.
Риккардо прибавил громкость.
– Я спрашиваю, зачем ты хочешь продать магазин? – от её крика задребезжали стёкла и стих Гарман.
Риккардо выключил радио.
– Если я скажу, что мне не нужен магазин твоего отца, ты угомонишься?
Она надула губы.
– Хочу тебе напомнить, что наши отцы мечтали о нём, и из уважения к их памяти ты мог бы…
– Из уважения к ним я на тебе женился, а из уважения к их памяти – ещё не развёлся! Так что я внёс достаточный вклад в этот грёбаный магазин, чтобы распоряжаться им по собственному усмотрению! Спасибо, что согласилась со мной, любимая!
Риккардо открыл все окна и потянулся к воротнику.
– Не трогай воротник,– раздался обиженный всхлип с пассажирского сиденья.
Три мили супруги проехали в тишине, которую изредка нарушали камушки, попадавшие под колёса, и Риккардо, с минуты на минуту готовый извиниться перед женой за грубость, нажал на тормоз после её вопроса:
– Почему ты не хочешь оставить магазин Оскару?
– По отношению к магазину будет гораздо гуманнее его сжечь, чем отдать твоему бестолковому брату.
Он вышел из машины и побрёл к закусочной, в которой когда-то пропадал каждый вторник после уроков. Засунув руки в карманы брюк, Риккардо замер у входа; места, предназначенные для велосипедов, пустовали, но Риккардо отчётливо слышал мальчишеские голоса – «ты поцарапал мой велосипед!», «слезь с моего велика, жирдяй! ты прогнёшь раму!» – и, улыбнувшись, вторил себе тринадцатилетнему – «отец сказал, что если я закончу семестр без троек, он избавит меня от этой дохлятины», и тут же поменялся в лице, когда его одноклассники, оставшиеся там, в далёком 1977 году, скривились и, наперебой крича, «что здесь воняет итальяшкой», разъехались по разным сторонам, оставив его в одиночестве; с тех пор Риккардо прятал велосипед в закутке за углом, где помимо его велосипеда всегда стоял ещё один – сына владельца закусочной.
– Рикки!– раздалось из «Хонды».
– Не называй меня Рикки,– Риккардо толкнул дверь.
Он хорошо помнил, как выглядел «Крабовый утёс» его детства, и с уверенностью мог сказать, что за двадцать лет в заведении ничего не поменялось: те же деревянные столы, те же стулья, барная стойка, состоящая на восемьдесят процентов из кофейных пятен. Всё как раньше за одним исключением – в «Крабовом утёсе» не было посетителей. Из любопытства Риккардо посмотрел на часы: пол-одиннадцатого утра; в это время закусочную обычно атаковали хулиганы-старшеклассники, прогуливающие первые уроки, но сегодня здесь не было никого, кроме Риккардо и самого владельца.
Рыжий мужчина в старомодных очках с толстой оправой выскочил из-под барной стойки, широко улыбнулся, в спешке нацепил поварской колпак и закричал на всю закусочную: