Солнце – не самый частый гость на севере графства Девон. Но мне запомнился пробившийся между гардинами луч света. Он широким мазком лёг на ковёр, над ним кружились пылинки. На старом граммофоне заело пластинку, и два такта на высоких нотах повторялись в который раз, снова и снова.
Я сидел на низкой кушетке, стараясь концентрироваться на музыке и на луче солнца, но боковым расплывчатым зрением всё равно видел за аркой толпу людей. Они суетливо копошились в студии, куда ещё час назад посторонним не было хода.
Они возились с трупом. И вот-вот собирались арестовать убийцу – меня.
***
– Да выключите вы эту дрянь! – грохнул тяжёлый голос.
Для моих ушей он оказался куда хуже музыки, ударил болезненно. Я поднял руку и потрогал ушной канал – не удивился бы, узнав, что мне порвало перепонку. Но крови не было.
Кто-то остановил граммофон, и стало тихо.
Со своего места я не видел тела, но запомнил его слишком хорошо. Роберт умел устраиваться с шиком, даже на тот свет собрался красиво. Одетый в римскую тогу, упавший поверх драпировки, с тёмной кровью, испачкавшей светлые волосы, он был хорош.
Чёртов ублюдок.
–… всю дурь, – услышал я тот же тяжёлый голос, который недавно требовал остановить пластинку.
– Вы непременно допросите его, – возразил другой, мягкий как беличья кисточка. – Но позже. Молодой человек в шоке.
Я поднял голову и увидел, что из студии вышел высокий мужчина в чёрном пальто, из-под которого выглядывал белый воротничок. Он придавал мужчине сходство с пастором.
«Нет, я не в шоке, а под кайфом», – подумал я, но шевелить языком было лень.
– Где вы живёте, юноша? – спросил мужчина, наклоняясь ко мне как к ребёнку или к собачонке.
– Здесь, – с трудом ответил я.
Во рту было сухо, а в горле что-то застряло.
– Здесь – в этом доме?
– Я натурщик Роберта Кидса. Был натурщиком. Слугой. Рабом, – я улыбнулся, с трудом сфокусировался на тёмных, окружённых морщинами глазах не совсем пастора и спросил развязным, насколько получилось, тоном: – Вам нужен раб? А то я теперь бесхозный.
– Рабство, как вам, вероятно, известно, даже в Штатах отменили более ста лет назад, – со вздохом сказал мужчина, – в нашей же стране этот позорный институт был упразднён во времена значительно более древние. Посмотрите на меня ещё, пожалуйста.
Мне было не влом, я посмотрел.
– Теперь налево, на моё ухо. Направо. Да, спасибо.
Пока вяло двигал глазными яблоками, рассмотрел не-пастора до конца. У него было скучно-британской длинное лицо с вытянутым гладким подбородком, желтоватая сухая кожа, большой горбатый нос и кустистые брови. Ещё не старик, но лет за пятьдесят точно. Роберт рисовать бы его не стал – банальный.
– Рабы мне не нужны, но я буду рад оказать вам гостеприимство. Вам необходимо прийти в порядок, прежде чем дать показания полиции.
– Но доктор… – начал было громкий бас, обладатель которого так и остался где-то в тумане.
– Старший констебль, – ответил не пастор, а доктор, – молодой человек… Как его имя?
– Нил, – пробормотал я.
– Нильсон Хамфри, – подсказал старший констебль.
– Нил едва ли сейчас в состоянии дать вам показания, у него зрачки с трудом реагируют на свет. Это тяжёлый шок, наложившийся, если я могу судить, на… – я на пару мгновений потерял суть разговора. Голос доктора, спокойный и монотонный, вгонял в сон.