Крылья ночи по утрУ,
Холод в летнюю жару.
Над людьми безмерна власть…
Штиль на воле, на ветру.
Зло летит вперёд, к добру,
И пора наесться всласть!..
Очи цвета изумруда,
Язык вещего Иуды,
Кровь, горячая, как пламя…
Огнь рыжий в волосах,
И коварство при делах.
В тонких пальцах Ада знамя!..
Её имя назови,
Смысл тайный улови -
В трёх слогах сокрыт секрет.
Больше счастья в мире нет,
Чем плыть пО морю из бед.
И даёт судьба ответ:
Это демон из огня,
Кто пожрёт тебя, маня;
Красотой владеет тень.
Гибкий стан тебя пленил,
В сердце образ сохранил…
Только мглой покрылся день.
Выше гор и выше неба
Твои чувства, твоя небыль,
Твой сладчайший приговор…
Грудь поднимет в вздохе нежном,
Но убьёт в тебе надежду,
И котом стал Абигор.
Твой извечный визави,
Ангел мУки во плоти
И палач людских страстей.
Смысл тайный улови,
Её имя назови
И в последний раз шепни:
Её имя – Абигейл!
Это произошло благоуханной весной, почти мистического, 14-го числа. С неба светила, сверкая, как грош, и пробирая до дрожи, вечный спутник Земли – Луна. Дело было в некоем вдохновенном городе, в славяно-язычной Европе.
Высокая, нескромной красоты огненноволосая женщина стояла на автобусной остановке имени Эдгара По, что в районе Кафка-шесть. Кроваво-красная одежда преступно-идеально облегала томную фигуру: красивые плечи, выдающихся размеров груди, скрипичную талию, желанные бёдра. На алых, словно авторства Дали, губах играла таинственная, притягательная, многозначная улыбка. Было что-то демоническое, вампирское в облике современной Джоконды.
Красавица с изумрудными глазами неторопливо, с достоинством повела головой, едва поворачивая точёную шейку. Ладная фигурка особенно ярко сверкнула в сполохах крутобокого ночного светила.
То ли ангельский, то ли дьявольский взгляд выхватил из темноты кого-то – его: высокого, под два метра, молчаливого, серьёзного. Небесно-голубые, а может, ледяные очи взирали на посетившее этот мир воплощение женственности не отрываясь, ну а та, кому предназначался взор голубоглазого красавца, стала будто бы ещё прекраснее – красотЫ тёмного эльфа. С плаката на простом пятиэтажном доме героически улыбался Рафаэль, но не имеющий отношения к прошедшему в веках Ренессансу.
Мужественный великан преодолел разделяющее их расстояние широкими шагами; всё это время с её лица, более чем похожего на лик одной актрисы с «ночной» фамилией, не сходила полумистическая-полубожественная улыбка. Улыбка всезнающего и как будто всемогущего джинна.
– Кто ты, фея? – спросил мужчина, не сводя глаз с явившейся ему тайны.
– Актриса, – ответила она низким, обольстительным голосом. – А может, режиссёр. Как ты сам думаешь, Абигор?
– Я думал, ты художница… Но постой, откуда тебе известно моё имя?! Может… ты ведьма?
– Может быть… а ты, наверняка, прилетел из Японии.
В этот раз он не стал изумляться и задавать вопросы – просто сказал:
– Да, и я искал тебя, о чудо и чудовище. О загадочная и любимая.
– Смотри, аккуратнее, ведь ты меня и правда нашёл, – она засмеялась обворожительным звонким смехом, – а тот, кто отыскал меня, никогда меня не покинет.
И она протянула тонкую, изящную руку, и щёлкнула длинными пальцами музыканта… музыканта и артистки… аристократки. Аристократизм наполнял весь её облик, целиком и полностью, без остатка, и что-то подсказывало: это не простая видимость.