Хотите верьте, а хотите нет, только никогда не ходите искать клады к заброшенным колодцам
– Она тогда умом вихнулась совсем.
– Дурочка стала? Как Володька?
– Не-е, – протянула бабушка. – Кабы как Володька, так и пусть её. А то злая стала, свирепая. Не хочу про неё, от греха подальше. Что ты пристал? Иди вон воды лучше принеси…
Своего колодца у нас не имелось, приходилось пользоваться чужими. Один колодец – общий, на деревне, недалеко. А второй – через поле прямиком, одинокий, старый.
Про него давно ходила дурная, нехорошая слава. А после разговоров про Васильну-горемычную идти туда было страшновато. Что ни год у колодца в той стороне люди пропадали. Понаедут черные копатели да туристы, и к колодцу – шасть. Сколько себя помню эта история каждое лето повторяется. Студентом был, даже искать ходил пропавших. Теперь – нет, может, это и плохо, да ведь сказано – не суйтесь вы в наши леса, пропадёте, а все равно лезут. Тьфу на них. Раз уж им-то на себя наплевать, мне-то какое дело?
На заброшенный колодец страшновато, но на деревне после вчерашнего показаться еще страшнее.
Я постоял в нерешительности, раздумывая, выбирая из двух зол: в темное место через гиблое поле или через людские разговоры по деревне? Загулял. С кем не бывает? Но эти ж бабы век помнить будут, на деревню и носа казать страшно.
Старый колодец, казалось, совсем близко: от дома прямиком через поле рукой подать. Раньше поле было естественным разделом между деревнями. За полем – Малая Мараморка, мы, стало быть, Большая. Ее, Малую то есть, во время войны разграбили и пожгли. А наша уцелела – больно дома хороши были, ладные, в них фрицы штабы устроили.
Да только был в той деревне Малой дед Максим. Это по городам люди без истории живут, сами по себе, как осина на ветру. А на деревне всяк на виду, не спрячешься, за каждым человеком своя слава идет. Как дом, пока живут в нем, из трубы дым пускает в небо, так и люди на деревне, пока живы, тож по-своему небо коптят, от каждого там наверху пятно закопченное есть, всяк свою историю за собой тянет, а то и не свою, а дедов да прадедов. А то и после смерти человека тень стоит: взрослым – наука, малышам – страшилка. Меня такой страшилкой с детства пугали, мол, по полям, пока взрослые на работах далеко от дома, ходить нельзя, а если обед им нести в поле надо, то обязательно в обход, а нарушишь наказ – обязательно Васильну-горемычную встретишь. Ну, а там понятное дело – она задушит обязательно или косой зарубит, под настроение, в общем, живым не уйдешь. Это я сейчас понимаю, зачем это нам рассказывали. Когда малята в поле в высокой траве играют, их не видно, косцы пойдут, да своих детей и закосят. А когда рожь поспела – малята ее всю и потопчут, что потом мамка молоть-то будет? Ругай ребенка – не ругай, бесполезно, а хорошенько напугать – залог того, что правила будут соблюдаться.
Так и сложилось у наших деревень: дед Максим с той пожженной деревеньки в памяти остался, а Васильна-горемычная – с нашей.
Когда подрос, узнал, что Васильна-горемычная не просто выдумка, а и действительно на деревне женщина такая жила.
Но на нашей стороне поля рассказывали только про деда Максима, про Васильну-горемычную не любили поминать: то ли боялись, то ли не хотели, чтобы память о ней в людях осталась. Больно страшная история.